“Энергоблоки 5 лет стоят, а мы на них деньги тратим, как на действующие! Какой масштаб “бизнеса”!” — генеральный директор ГСП “Чернобыльская АЭС” Игорь Грамоткин

“За последние 10 лет сделаны уникальные вещи на станции. Мы работали внутри объекта “Укрытие”, в котором уровень радиации до 10 тыс. рентген в час, и выполнили программу его стабилизации. Мы строим конфайнмент. Сегодня все внимание обращено на политикум и войну, и мало кто интересуется тем, что делается на Чернобыльской АЭС. Но пришло время рассказать об этом”, — в годовщину аварии на ЧАЭС генеральный директор ГСП “Чернобыльская АЭС” Игорь Грамоткин пообщался с Delo.UA

Игорь Грамоткин: Когда 12 августа 2005 года меня назначили гендиректором Чернобыльськой АЭС, я тут же ознакомился с состоянием площадки. На первом техническом совещании я задал подчиненным руководителям вопрос: “Господа, в 2000 году реакторы были остановлены, а в 2005 они все еще загружены топливом? Что вы вообще тут делаете?!” Получив невнятный ответ, поставил задачу приступить к выгрузке топлива. Каждое техническое решение, связанное с изменением статуса ядерных установок, нужно согласовывать с нашим регулятором, экологами, Минздравом и т.д. И вот тут я был потрясен! Дело в том, что в соответствии с законом, до той поры, пока хоть одна ядерная кассета находится на атомном блоке, блок считается эксплуатационным. А когда он в эксплуатации, для него поставляется оборудование, запасные части, поддерживаются в рабочем состоянии все системы жизнеобеспечения. Вы представьте себе: блоки 5 лет стоят, а мы на них деньги тратим, как на действующие! Какой масштаб “бизнеса”!

Когда мы с этим начали бороться, только ленивый не бросил в меня камень. Нам, чтобы стартовать по выгрузке топлива, пришлось привезти на ЧАЭС президента Ющенко, который 8 декабря 2005 года дал команду на выгрузку топлива из реакторов. Огромный “бизнес” не был заинтересован в этом, у множества народных депутатов свои фирмы, которые поставляли сюда оборудование. Часть оборудования, которое не производится у нас, шла из России. Структура формирования цены была непонятной. Россияне с закрытых заводов продавали оборудование коммерческим фирмам, а те в свою очередь — ЧАЭС. А мы шли наперелом ситуации. Тогда я осознал, что теневой бизнес препятствует тому, чтобы срочно начать выведение станции из эксплуатации.

Это продолжалось до 2014 года?

Да! На нас оказывалось постоянное давление. Всем было выгодно, чтобы ничего не двигалось, противостояние шло отовсюду. То же самое с зоной отчуждения. Никто не заинтересован в том, чтобы эту зону раскрыть, переформатировать, организовать по-другому работу в ней. Там у всех свой “бизнес”. А почему мне это невыгодно? У нас стоит котельная на газу, я два года назад начал работу, чтобы ее остановить. Мы хотим заменить ее котельной на альтернативном топливе — на щепе. Не хочу больше газ российский покупать. Не потому что я русофоб, а потому что моя деятельность должна быть экономически оправданной.

Ну да, щепу Украина экспортирует, а российский газ закупает за валюту.

Совершенно верно. Поэтому я привлек инвестора — консорциум швейцарцев, финов и шведов. Мы договорились, что они сами устанавливают котельную, начинают вырабатывать “зеленую” энергию, а я у них покупаю гигокаллории по рыночной стоимости. Уже два года они получают разрешение и два года ничего не могут сделать! Само Государственное агентство по управлению зоной отчуждения им мешает, не дает ничего подписать. В феврале 2015 года они заявили: “Мы выходим из проекта. Мы не можем здесь ничего сделать. Это нужно только вам, господин Грамоткин, больше в этой стране это никому не нужно. Тем более, мы сразу говорили вам и говорим всем: этот проект финансируется европейскими банками, он прозрачен. Никакие намеки вот “на это дело” невозможны: мы ни с кем “договариваться” не будем” (т.е., “не будем никому платить, давать взятку”, поясняет жестом Игорь Грамоткин).

Эти инвесторы не единственные, кто не мог договориться о сотрудничестве с Вами?

Конечно! Вот другой пример, очень тяжелый для меня. Смотрите, у нас есть зона отчуждения. К нам приехали немцы и говорят: “У вас есть уникальная вещь. Ваша земля выведена из народно-хозяйственного пользования. Нам за аренду земли платить не надо. У вас есть открытое распределительное устройство, которое позволяет включиться в энергосистему (мы ж бывшая действующая АЭС — уточняет Игорь Грамоткин). Мы бы хотели, используя эти льготы, поставить у вас станцию на солнечных батареях. Для начала пилотный проект на 10 мегаВт, а потом большую станцию запустить на 200 мегаВт. Мы готовы с вами сотрудничать.”

В феврале этого года мы должны были подписать с немцами протокол, меморандум о выполнении этих работ. Но накануне они сказали: “Мы изучили документы, структуру организации работы в зоне отчуждения. Эта зона настолько закрыта, непрозрачна, что риски непрогнозируемы. Не говоря уже о том, что мы не понимаем, кто будет назначен руководителем Госагентства по вопросам зоны отчуждения и что он потребует от нас. И пока реформирование зоны не произойдет, проекты запускать мы не будем.”

И это самая большая проблема Чернобыльской зоны — то, что люди на закрытых территориях создают анклавы, преследуя свои меркантильные интересы. И не дают сюда зайти инвесторам, не хотят конкуренции. О зоне отчуждения много лжи, за которой стоят личные интересы конкретных людей или конкретных финансовых группировок.

Неужели среди иностранных инвесторов не нашлось никого, кто попробовал бы использовать непрозрачность условий работы в зоне отчуждения в своих интересах?

Когда в 2005 году я пришел директором на ЧАЭС, ни один зарубежный проект не был завершен и все проекты сдвигались как в сроках реализации, так и в бюджетах. И это выходило из-под контроля руководства станции. Сегодня, по прошествии стольких лет, я могу сказать, что это было обусловлено нашим неумением вести бизнес-проекты согласно принятым в Европе и во всем цивилизованном мире правилам. Вся международная техническая помощь сегодня осуществляется по Лондонскому праву. А много у нас было тогда специалистов в этой области?

Европейские подрядчики пытались многократно увеличить стоимость проекта и срок реализации. Это коснулось строительства заводов по переработке твердых и жидких радиоактивных отходов. Первым исключением из правил стал проект по созданию хранилища отработанного ядерного топлива сухого типа, так называемый, ХОЯТ-2. Предыдущий подрядчик остановил работы, обвинив специалистов Чернобыльской АЭС в некомпетентности. И мало кто знает, что тогда нам удалось не только отстоять свою позицию, но и вернуть в проект более 3/4 средств — около 60 млн евро! Безусловно, при сотрудничестве с ЕБРР, с донорами, но удалось вернуть деньги в бюджет. Со временем мы в корне изменили ситуацию. Самое главное достижение — все проекты заканчиваются в рамках бюджета и сроков.

Как именно изменилась ситуация?

Например, сегодня мы сооружаем новый безопасный конфайнмент. Ежемесячно решаются организационные и технические вопросы с нашим подрядчиком — французским предприятием “НОВАРКА”. На каждой такой встрече присутствует группа юристов от “НОВАРКИ”. За 6 лет работы, на момент июля 2013 года, наш подрядчик выставил ЧАЭС претензий на сумму 108 млн евро! На Ассамблее 2013 года доноры, заслушав ЕБРР и услышав о катастрофической сумме претензий, сделали заявление: если это по вине заказчика, т.е. ЧАЭС, то сумму должна оплачивать Украина. Через год компания, проводившая аудит, доложила Ассамблее доноров, что все претензии “НОВАРКИ” на 108 млн евро отклонены.

И с той, и с другой стороны работают специалисты — для чего “НОВАРКА” предъявляла эти претензии? Юристы подрядчика могли предположить, что их претензии будут тотально отклонены?

Нам нельзя жить в иллюзорном мире. Взяв курс на европейские стандарты и качество жизни, мы начинаем работать по Лондонскому праву, по правилам закупок ЕБРР. Требования к нам многократно увеличиваются. И если, допустим, наш подрядчик, выполняя работы, считает, что задержка по выполнению работ связана с невыполнением обязательств заказчиком, он оформляет эту претензию и вправе рассчитывать, что мы ему это компенсируем. Это международная практика. Наша же задача доказать, что задержка произошла по их же вине, а не по нашей. Это очень серьезная работа, основанная на четких знаниях контрактов. На площадке ЧАЭС мы имеем уникальный опыт работы даже в этом.

Сегодня ситуации, в которых ЧАЭС не могла себя юридически грамотно защитить, в прошлом. Но посмотрите, сколько раз за 10 лет меня пытались уволить, сколько объявляли выговоров. Все почему? Потому что мы не идем на сговор ни с кем. Самое главное — нам за столько лет удалось выработать линию поведения, которая абсолютно понятна и прозрачна для доноров. Поверьте мне, ЕБРР никогда не даст ни копейки денег, если изначально не понимает, на что они направлены. Поэтому то, что Европейский банк реконструкции и развития осенью 2014 года решил вложить 350 млн евро в проект строительства конфайнмента, огромная победа Украины и заслуга тех людей, которые работают на площадке ЧАЭС.

Не так давно пошли слухи о возможности приватизации станции.

Вся деятельность по снятию ЧАЭС с эксплуатации — это дотационная деятельность, которая финансируется из госбюджета Украины. Поэтому станция и была переведена из объекта хозяйственной деятельности, который приносит прибыль — генерирует энергию, в дотационный объект — Государственное специализированное предприятие. Я хочу Вас заверить, ни у одного адекватного человека приватизировать Чернобыльскую АЭС желания не возникнет. Да это и невозможно с точки зрения закона.

Прошло 29 лет со дня аварии на ЧАЭС. Посмотрим на проблему под углом “нет худа без добра”. Вы на станции прошли путь от оператора АЭС до гендиректора. В чем может заключаться это “добро”?

Я убежден: такая авария должна была произойти где-то в мире. Неважно где — в Америке, Японии, России, Украине, потому что это неизбежный процесс развития человечества. Иными словами, “Титаник” должен был утонуть, шаттл “Челленджер”, корабль “Союз” должны были взорваться, самолеты должны были разбиваться для того, чтобы человечество получило главное — знания и опыт, необходимые для прогресса.

Конечно, чернобыльская катастрофа — это беда для Украины, но во всем мире после этой аварии были изменены концептуальные подходы к ядерной и радиационной безопасности. И, более того, самая закрытая отрасль Советского Союза стала открытой и доступной для общества в целом. Вы свободно можете приехать на любой ядерный объект, ознакомиться с состоянием его радиационно-ядерной безопасности, в рамках действующего законодательства, получить исчерпывающую информацию на действующих объектах атомной энергетики. Это огромный прогресс человечества.

Какая проблема ЧАЭС сегодня для Вас является самой трудной, если хотите, самой болезненной?

Когда в середине 90-х годов было принято решение о закрытии Чернобыльской АЭС, и 15 декабря 2000 года был остановлен последний действующий энергоблок, сейчас можно признаться, что Украина не была готова к этому — ни организационно, ни технически, а главное, финансово. Выводить из эксплуатации ядерный объект — это операция, во всем мире сопоставимая со строительством нового ядерного объекта. Стоимость работ та же плюс-минус 20-30% в зависимости от типа блока. Правительство Украины не понимало масштабов финансирования вывода Чернобыльской АЭС из эксплуатации.

На протяжении 15 лет мы сталкиваемся с непониманием, включая и высших должностных лиц, министров, чиновников самого высокого уровня. Они задают мне прямой вопрос: “Игорь Иванович, чем вы там занимаетесь? Станция в 2000 году остановлена! Вы же там сторожа — за что мы вам платим такие зарплаты?” Весьма непросто донести до людей, что ядерный объект — это не автомобиль, который заглушил и, захлопнув дверку, вышел из машины. Поэтому обеспечение финансирования ЧАЭС — это самая трудная задача на данном этапе.

ЧАЭС всегда финансировалась от необходимого объема примерно наполовину. Ситуация, к сожалению, не меняется. Фактически сегодня снятие с эксплуатации станции лежит на руках ее работников. Уже более 70% всех систем выведено из эксплуатации, реакторы разгружены от ядерного топлива, 1, 2, 3-й энергоблоки освобождены от кондиционного ядерного топлива, в этом году освободим от дефектного топлива. Ведутся масштабные монтажные работы, реконструкции всех систем жизнеобеспечения. В этом году выведен из эксплуатации прудоохладитель, создаются объекты инфраструктуры — завод по переработке жидких отходов, завод по переработке твердых отходов. Успешно идет строительство хранилища отработанного ядерного топлива сухого типа. Сегодня все, что сделано на станции, входит во все отчеты МАГАТЭ. И мы сегодня лидеры по выведению из эксплуатации реакторов типа РБМК.

Объем работ выполнен на станции огромный. А средства мы получаем только на заработную плату и немного на оплату энергоносителей, питания и электрички, на которой персонал ЧАЭС приезжает на работу из города Славутич.

Для сравнения: на такой же, как у нас, Игналинской АЭС в Прибалтике, бюджет вывода из эксплуатации всего двух атомных энергоблоков, подобных нашим, более 3 млрд евро.

Чернобыльскую станцию в разное время курировали Минэнерго, Министерство по вопросам чрезвычайных ситуаций, а сегодня она на попечении Минэкологии и природных ресурсов. Какой смысл в передаче станции от одного ведомства другому?

Более больного вопроса для работников станции нет. Хотя относимся мы к этому с юмором. И не удивимся, если в следующий раз мы окажемся либо в Министерстве культуры, либо в Министерстве сельского хозяйства. Потому что государство, сталкиваясь с такими тяжелейшими проблемами, как вывод станции из эксплуатации ядерного объекта, пытается уклониться от их решения и перекидывает ответственность с министерства на министерство.

Я занимаю должность генерального директора почти 10 лет. На моем веку было около 15 министров. Руководители сменяются быстрее, чем они успевают понять, чем занимаются, тем более, осознать масштаб стоящих перед ними проблем. И в коллективе это вызывает огромное раздражение. Не буду называть имен, но был министр, который, не успев войти в должность, в первом своем интервью сказал, что необходимо минимум в два раза сократить численность персонала станции — и тогда найдутся деньги на снятие энергоблоков с эксплуатации. Кстати, профсоюзный комитет очень бурно на это прореагировал заявлениями и к министру, и к премьер-министру, но так ответа и не получил.

Кстати, на той же Игналинской АЭС, где два атомных блока, работает 2 тыс. человек. На нашей площадке, где 4 атомных блока, и один из которых разрушен, работает 2,5 тыс. человек. Много это или мало?

В структуре какого ведомства Чернобыльской АЭС было бы эффективнее всего находиться и почему?

Снятие с эксплуатации любой ядерной установки — это этап ее жизненного цикла. Есть проектирование, строительство, ввод в эксплуатацию, эксплуатация и, наконец, снятие объекта с эксплуатации. На всех этапах должны работать профессионалы. И мы должны быть в одной семье с атомными энергетиками, тем более, учитывая специфику площадки ЧАЭС. Я глубоко убежден, что Чернобыльская АЭС рано или поздно займет место в составе атомного промышленного комплекса Украины, что позволит на ее площадке сконцентрировать всю работу, связанную с радиоактивно загрязненными материалами как действующих АЭС, так и всех предприятий Украины, работающих с радиоактивными материалами.

Потому что в районе ЧАЭС существует санитарно-защитная зона, так называемая 10-километровая зона, которая загрязнена трансурановыми элементами и не будет введена в народно-хозяйственное пользование никогда. Эту зону нужно максимально эффективно использовать в интересах атомной энергетики. Использовать уже существующую инфраструктуру, город Славутич, где проживает персонал ЧАЭС, который имеет уникальный опыт работы на радиоактивно загрязненном оборудовании и территориях.

Важно отметить, что мы никоим образом не стремимся войти в НАЭК “Энергоатом”. Это компания, которая занимается генерацией электроэнергии. Мы же занимаемся обращением с радиоактивно загрязненными материалами и радиоактивными отходами, а также их переработкой. Но наша деятельность может быть сопряжена с деятельностью НАЭК “Энергоатом”.

Министр экологии и природных ресурсов Игорь Шевченко утверждает, что “огромная территория зоны отчуждения уже не является опасной, и ее нужно вернуть в экономику страны и сделать так, чтоб на ней снова работали люди”. Вы согласны с этим?

Согласен. Прошло почти 30 лет после аварии. В соответствии с законом радиоактивного распада происходит естественное снижение уровня радиационного фона, и природа, в силу этого закона, самоочищается достаточно эффективно. Необходимо сделать анализ степени загрязнения территории, чтобы выработать правильную стратегию организации дальнейшей работы в зоне отчуждения. Но опять же — эти мероприятия должны быть открытыми, в первую очередь, для населения.

Кроме того, Украина выбрала европейский путь развития. Мы должны стать доступными для инвестиций. Зона отчуждения, ее администрация и организация работы в зоне — это типичное наследие Советского Союза. Мы закрывались, чтобы установить там свои правила, ограничить доступ к работе в зоне и, монополизировав информацию, пытались этим спекулировать. Поэтому хотелось бы надеяться, что у министра Игоря Шевченко хватит сил решить эту задачу и результат довести до общественности.

Чем и в какой степени зона ЧАЭС представляют опасность для сотрудников станции, жителей чернобыльской зоны и киевлян?

В разрушенном 4-м энергоблоке находится около 200 т ядерного топлива и около 35 т пыли, которая представляет опасность для окружающей среды в случае ее выхода за пределы 4-го энергоблока. Для этого мы при помощи мирового сообщества и сооружаем новый безопасный конфайнмент. Он позволит, с одной стороны, в случае развития нестандартной ситуации локализовать выбросы в окружающую среду. С другой стороны — приступить к работам по извлечению нестабильных конструкций и топлива из разрушенного реактора. Поэтому сегодня на площадке ЧАЭС делается все, чтобы киевляне и жители Украины жили и работали спокойно.

Например, в феврале 2013 г. произошло обрушение крыши машзала на 4-м энергоблоке. Нестандартное событие, которое вызвало неизбежную волну беспокойства в СМИ и среди населения. Но анализ развития ситуации и действий персонала ЧАЭС, сделанный впоследствии независимыми аудиторами со стороны МАГАТЭ, показал высокий уровень оперативного реагирования персонала ЧАЭС по локализации возникших последствий.

Является ли ЧАЭС хранилищем радиоактивных отходов не только Чернобыльской и других украинских АЭС, но и атомных электростанций других стран?

Действительно, Украина после аварии получила загрязненную радиоактивными материалами площадку, она абсолютно вся загрязнена, только уровни загрязнения разные. И в течение почти 30 лет на станции ведутся работы, связанные с дезактивацией, с демонтажем оборудования, чтобы снизить уровень загрязнения на площадке и сделать ее максимально возможной для дальнейшего промышленного использования.

Например, в Киеве есть предприятие “Родон”, куда свозятся радиоактивные источники из Киева и Киевской области. Еще в прошлом веке на площадке “Родона” был неприятный инцидент, который сейчас необходимо локализовать и устранить. Радиоактивные источники необходимо вывозить из Киева на площадку Чернобыльской АЭС, где их будут перерабатывать. Такие же предприятия “Родон” существуют в Днепропетровске, Одессе, Донецке, которые также могут вывозить свои радиоактивные источники в Чернобыль.

О захоронении в зоне отчуждения каких-либо радиоактивных отходов из Европы, других государств, в том числе России, не может быть и речи. Это запрещено законом, и никогда никто на это не пойдет.

Для ЧАЭС было важным сотрудничество со специалистами “Росатома”. Продолжается ли оно сейчас?

Сотрудничество уменьшено до минимально возможного уровня, но оно продолжается. Чем отличается ядерная отрасль от любых других? Тем, что ядерная и радиационная безопасность интернациональна. Работа в этой области продолжается на всех уровнях и во всем мире. Поэтому, несмотря на характер политических отношений Украины и России, РФ остается вкладчиком Чернобыльского фонда “Укрытие” и продолжает финансировать проект.

Сотрудничество с “Росатомом” жизненно важно для нас. Потому что все блоки на площадке ЧАЭС — это типовые энергоблоки, которые проектировались и строились Советским Союзом, и вся проектная, научная база осталась в РФ. Кроме этого, все обследования 4-го энергоблока после аварии проводились Институтом атомной энергии им. Курчатова. Это была головная организация, и основные базовые данные по 4-му энергоблоку остались в России.

После того, как новый безопасный конфайнмент будет введен в эксплуатацию, за чей счет он будет поддерживаться и сколько это будет стоить?

Новый безопасный конфайнмент включает в себя важные и сложные системы жизнеобеспечения, системы радиационного контроля, пожарной безопасности, которые будут очень затратными в эксплуатации. И нам уже сегодня нужно думать, что произойдет после 2017 года, когда мы начнем его эксплуатировать. Это уже политика органов государственного управления. По разным оценкам, стоимость эксплуатационных затрат составляет от 15 до 50 млн евро в год. Если Украина не сможет сама финансировать эксплуатацию объекта, нужно вести диалог с международными донорами.

Доноры разбили проект “Строительство нового безопасного конфайнмента” на два пусковых комплекса. Пусковой комплекс №1 — это сооружение конфайнмента, надвижка его в рабочее положение над 4-м энергоблоком и ввод в эксплуатацию. Дальше вступает в силу пусковой комплекс №2 — это создание необходимой инфраструктуры для демонтажа нестабильных конструкций объекта “Укрытие”, разработка стратегии по обращению с топливосодержащими материалами и извлечению топлива. К сожалению, на финансирование пускового комплекса №2 обязательств доноров еще нет.

Поддерживаете ли Вы инициативу сделать зону отчуждения и ЧАЭС туристической зоной? Насколько оправдан с разных точек зрения такой экстремальный вид туризма?

Если кратко — абсолютно поддерживаю. Туристы, как Вы их называете, посещают сегодня площадку ЧАЭС и город Припять. Они движутся по установленным маршрутам, которые абсолютно безопасны, с допустимым уровнем дозовых нагрузок, которые не несут угрозы здоровью и жизни людей. И сегодня понятия “экстремальный туризм” у нас нет.

Но есть важный психологический фактор. Это, кстати, один из тех уроков, о которых мы говорили выше: люди должны увидеть: даже с такой масштабной аварией человечество может справиться. И оно справится с ней полностью. Люди должны утратить радиофобию и страх, который породила авария 1986 года.

Второй фактор. Чернобыльскую АЭС два года назад посетила большая делегация ВАО АС (Всемирная ассоциация операторов атомных станций). Это наши словацкие, венгерские, чешские, финские, российские коллеги. Первое, что они сказали, посетив Припять: “Всех молодых атомщиков, которых выпускают наши учебные заведения, в первую очередь нужно привозить сюда, в Припять, и показывать, к чему может привести человеческая ошибка”. Город Припять — музей человеческой ошибки, который нам нужно сохранить. Город-свидетельство того, как по своей глупости мы реализовали главный лозунг СССР: “Мирный атом в каждый дом”.

Досье

Игорь Грамоткин — Генеральный директор ГСП “Чернобыльская АЭС”

Родился в г. Лениногорск Восточно-Казахстанской области (Казахстан). После окончания в 1988 году Томского политехнического института по специальности инженер-физик работал в нем лаборантом кафедры. Затем снова стал студентом и закончил тот же институт по специальности “физико-энергетические установки”.

С 1988 по 1995 год работал на Чернобыльской АЭС оператором, инженером, начальником смены реакторного цеха и заместителем начальника смены станции.

С 1995 по 2001 год был официальным представителем польского предприятия Boduwlano-Handlowe “ZALUBSKI” по Украине и странам СНГ; главой наблюдательного совета “Технический центр “Энергия”.

С 2001 по февраль 2005 года занимал должность заместителя директора службы человеческого ресурса Запорожской АЭС ГП НАЭК “Энергоатом”.

Елена ХОЛОДЕНКО