Ефим Звягильский: “Моих ребят забрали на подвал. Я звонил Кобзону”

Вскоре после описываемых событий я инициировала это интервью. Идея была — обсудить гонку, текущую политическую ситуацию, поговорить о событиях на Востоке. Звягильский журналистов не очень жаловал, но на разговор со мной согласился. При условии, что “ты напишешь все, как есть, ничего не перекрутишь”. Мы встретились в его кабинете на Липской, в здании комитетов ВР, однако с самого начала разговор пошел не по плану. То есть начали, как и задумывалось, с выборов, депутатства, отношений с Президентом Порошенко, но очень скоро Ефим Леонидович стал перескакивать на другие темы — захват Донецка русскими, работу в шахте, лихие 90-е, бегстве в Израиль. По сути, пересказывал мне свою жизнь. Я слушала, не перебивая, но потом мягко возвращала “в рамку”. Он послушно “возвращался”, но через минуту снова переключался на воспоминания.

Я злилась, понимая, что запланированного материала из этих разрозненных фрагментов точно не получится. С другой стороны, осознавала, что больше никогда и никому он “под запись” этого не скажет; что Звягильский — человек-эпоха, один из первых “угольных генералов” Донбасса, отец-основатель Партии регионов и “донецкого клана” — в политическом его понимании. И что такие его воспоминания — на вес золота.

Через пару дней после интервью, Ефим Леонидович мне позвонил. “Знаешь, — говорит, — давай сейчас не будем текст наш печатать. Что-то слишком много я тебе рассказал”. “В смысле не будем?! Нет-нет, мы так не договаривались! А как же: “напиши все. Все-все, не перекручивая”? — взвилась в ответ. “Ну, разве вот ту часть первую, где про выборы и про шахту еще немножко, а остальное давай потом”. “Потом это когда? Что вы говорите такое?” — настроена я была воинственно. “Потом, это значит попозже — философски протянул Звягильскийя — Я же не молодой человек, да. Время быстро летит. А запись-то у тебя останется. Вот, потом и напечатаешь”.

Посыл был понятен. 

Я, конечно, упиралась, ругалась, спорила, но Ефим Леонидович стоял на своем — не требовал, но мягко просил, все время повторяя “я не молод, потом напечатаешь”.

В итоге я сдалась — интервью вышло в сильно усеченном виде (приблизительно в половину). Видео — аналогично.

Прошло семь лет. В этом году, готовя цикл “Уроки Независимости” — к тридцатилетию страны, мы в редакции говорили о том, что хорошо бы записать, в ряде прочих, интервью Звягильского.

Не со знаком минус. Не со знаком плюс. Просто как с ярким свидетелем эпохи, порождением которой был. Противоречивый, очень неоднозначный.

С одной стороны, его “Засядько” считалась чуть ли не наиболее передовой шахтой края — там платили самые высокие зарплаты, предоставляли то, что сейчас называется “соцпакетом”. С другой, именно на Засядько чаще всего случались аварии с большим количеством человеческих жертв — по этим черным показателям они тоже лидировали.

С одной стороны, на Засядько рабочие реально обеспечивались собственным жильем, причем довольно оперативно — Звягильский лично занимался вопросами строительства. Одна из улиц Донецка еще при жизни была названа его именем (район поселка “Ефимовка” — тоже одноименный). С другой, это не уберегло его от необходимости спасаться из родного города бегством в 2014-м.

С одной стороны, он был близким соратником Виктора Януковича, одним из главных архитекторов бело-голубой идеологии, заложившей благодатную почву для российской агрессии. От которой сам же и пострадал. Для боевиков, как выяснилось, авторитетов не существовало. Когда летом 2014-го помощников Ефима Леонидовича забрали “на подвал”, он — чтобы их вызволить — вынужден был просить о вмешательстве Йосифа Кобзона (они дружили). Потом — покидать Донецк на рассвете, окружными путями, минуя блокпосты.

В 2014-м он еще надеялся на “благоразумие Путина”, но очень скоро начал помогать украинским воинам, сражающимся против агрессора — покупал раненым дорогостоящие протезы.

Да, все это умещалось в одном человеке.

Первый вице-премьер-министр Украины Ефим Звягильский на пленарном заседании восьмой сессии Верховной рады Украины. Октябрь 1993г.

Итак, весной я вспомнила о старой “заготовке”. Думала, позвоню Ефиму Леонидовичу, предложу доработать текст на имеющейся базе — если уж уходить в воспоминания, то нашему интервью явно не хватало вопросов про проблемы с безопасностью на Засядько, про массовые шахтерские забастовки начала 90-х, коррупционные скандалы в статусе и.о. Премьер-министра, убийствах Брагина и Щербаня и т.д. 

Но он уже начал болеть, время шло, встреча все не складывалась.

Уже и не сложится. 

В субботу, на 88-м году жизни, Звягильский скончался от последствий ковида. Сегодня состоится прощание в Клубе Кабмина, после — похороны на Байковом.

Я вспомнила его “потом напечатаешь”. Буквально в ушах сейчас звучит. Это самое “потом” настало. Выполняю договоренность, Ефим Леонидович. Ниже я привожу текст, а также фрагменты видео, без правок и сокращений — так, как было записано в ноябре 2014-го года.

О дружбе с Брагиным, первом капитале Ахметова, ультиматуме Стрелкова для Лукьянченко, “партнерстве” с Александром Януковичем.

Читайте. Это — история. Какой она есть.

Выборы и округ в 2014-м

В восьмой созыв вы избрались с 1452 голосами “за”, что составило на вашем округе — где было всего четыре участка — свыше 70 процентов.

Я просил не проводить выборы в Донецке. В округах с 41-го по 45-й.

И встречались ради этого с президентом, насколько я знаю.

Да. Я говорил: не надо сейчас выборы, только людей волновать, вот мир наступит, тогда спокойно довыберем депутатов по этим участкам.

Но законодательство не предусматривает автоматических довыборов. Такое решение может принять только ВР — в качестве исключения.

Вот и приняла бы! Я же о чем и говорил. Но меня не послушали. Говорят: по закону, мы обязаны проводить выборы. Ну, так, значит так, значит будут выборы. И когда я понял, что в части моего 45-го округа они тоже пройдут — выдвинулся.

Я там на этом округе пахал-пахал, асфальтировал его, все вопросы решал, людям помогал, с какой, спрашивается, стати мне его уступать не пойми кому? Чтобы он угробил все, что я сделал? Ну, уж нет, это не по мне! 

Так выдвинулся. И когда говорят сегодня, что он такой-сякой, то мне это очень неприятно, конечно, потому что я для своего округа действительно много сделал. А есть такие округа — мы же анализировали — где по четыре-пять тысяч голосов и все, человек — депутат, а он для этого округа и пальцем о палец не ударил.

Откуда же такие разговоры обо мне? Ответ простой: зависть. Есть такое у некоторых, к сожалению. Он, может, тоже депутатом хочет быть, язык у него хорошо подвешен, а сам и дерева за жизнь не посадил.

Как вы встречались с президентом (Петром Порошенко, — С.К.)?

Я не могу сказать, что я к нему близок, вхож. Но все годы, что в Верховном совете работали, очень уважительно друг к другу относились, да. Я вообще всех президентов поддерживал. Ну, кроме Кучмы, конечно.

…Когда я был у Президента в этот раз, я же не один ходил, мы как депутаты были: я, мэр Донецка Лукьянченко, Таня Бахтеева, Валентин Ландик. У нас было много вопросов к нему. Первый и главный — триста тысяч пенсионеров Донецка сегодня не получают деньги. Вместе с тем, нынешнее правительство, Яценюк, используют деньги, заработанные городом Донецком. Где же тут справедливость?! Мы и у Яценюка были с этим вопросом, и у министра финансов, и у Гонтаревой, но пока безрезультатно.

Как вас ЦИК зарегистрировал вообще? Вы же сами признавали, что у вас двойное гражданство, израильское.

Глупости какие! Никогда такого не было! Да, я прожил в Израиле два года и четыре месяца. На этот период мне дали карточки специальную — вроде вида на жительство. Но вид на жительство и гражданство это не одно и тоже. И как только стало понятно, что я возвращаюсь, в тот же день я эту карточку сдал.

Если честно сказать, я в Израиле не жил — мучился. Скучал очень по Донецку, по шахте. Тяжело это было.

(в декабре 1996-го в “Зеркале недели” вышло интервью Юлии Мостовой с Ефимом Звягильским, который тогда уже несколько лет находился в Израиле — в Украине его обвиняли в коррупции, хищении в особо крупных и т.д. Примечательно, что материал был опубликован под заголовком “Умирать я буду дома, в Донецке. Как бы мне не старались помешать”. 

Так вот, в этом интервью Звягильский рассказывает, как подавал в Израиле на политическое убежище. Дальше — цитата: “Я обратился в Министерство иностранных дел Израиля с заявлением-просьбой политического убежища. Заявление у меня приняли. После этого меня пригласили, выдали удостоверение личности и объяснили, что в Израиле нет такой терминологии. Если я по национальности еврей, то по израильским законам имею право получить гражданство в этой стране, а при желании могу вернуться в Украину. Таким образом я получил гражданство 23 марта 1995 года. Впоследствии я еще раз убедился в правоте принятого решения, когда бывший генеральный прокурор Дацюк, выступая в прессе, заявил, что еще исполняя обязанности премьер-министра я имел гражданство Израиля. Это ложь. Я могу показать вам документы, чтобы вы лично убедились, каким числом они датированы”).

Встреча с Ахметовым в Женеве. Три друга. Алик Грек и первый капитал Ахметова

(в период гонений на Звягильского, его дочь Стелла и ее муж Владимир Вечерко проживал и в Женеве, — С.К.).

...Я прилетел в Женеву, на встречу с Вечерко. И вот едем мы с ним в машине. А тут по улице, смотрю, Ринат Леонидович идет. “Володя, — говорю, — останови! Вон, Ринат идет”. Ну, машину он где-то припарковал, и мы пошли все вместе в гостиницу “Президент” — Ринат там жил. Сидели долго, разговаривали. Я ему все рассказывал, пытался объяснить, доказать, что я не виноват в том, в чем меня обвиняют.

Была потребность выговориться?

Да. И чтоб он меня услышал. Я же ничего подлого не сделал, нигде ни у кого ничего не украл. За что же так со мной? Мы долго говорили. И я попросил его помочь мне вернуться на родину. Ничего важнее этого для меня тогда не было.

Он помог?

Конечно. Там потом комплекс факторов сыграл, но Ринат он такой — всегда помогает, чем может.

А с Аликом покойным мы в близких отношениях были, хороших. Я ему когда-то помог тоже по бизнесу.

Ситуация какая: когда я стал мэром Донецка, в городе была проблема с хлебом. Люди стояли в длиннющих очередях. Почему очереди, почему хлеба нет, начинаю разбираться. В общем получается, что главная причина — пустая казна. Где денег взять? Вариант один: заработать. Приезжаю в “Проминвестбанк” — а я с ним в очень хороших отношениях был, очень (в то время руководителем банка был его основатель Владимир Матвиенко, — С.К.). Говорю: дай городу взаймы 10 миллиардов по ставке десять, помоги. Он соглашается, дает. Я тут же, у него в банке, их оставляю по ставке 20. Разница — в казну. Деньги нереальные получаются. Но это еще не все. Думаю: где бы еще поднажать, денег для города раздобыть. У меня же полмира в друзьях. Полмира. И вот мы вместе с американцами создаем Первый украинский международный банк (ПУМБ, — С.К.).

Три друга нас было: Булянда, Толик Бандура и я, Ефим. Я один остался. 

(Александр Булянда, “Азовсталь”, красный директор, был депутатом Верховного Совета УССР, скончался в 2006-м. Анатолий Бандура, Азовское морское пароходство, также был депутатом первого созыва, убит в Киеве в 2005-м году, преступление до сих пор не раскрыто, — С.К.).

Как депутатами избрались — жили мы с ними в гостинице Киев. Приходим после сессии, а помощник мой, Гришка, еще глуховат был немного, уже и стол приготовит. Сковородка такая огромная была, вот он картошки нам нажарит, колбаски нарежет, по чарке поставит. Мы, сядем, все вместе, посидим. Гришке-то сейчас, оказывается, уже тоже за восемьдесят.

Так-то. Да, я про банк. Так вот мы втроем придумали создать банк. Где? В Донецке. А где, спрашивается, в Донецке. Я, говорю, дам помещение. Так мы создали банк, который у Рината Леонидовича сейчас. Нашли Юшко (Игорь Юшко, — С.К.), он был мастером доменного цеха, забрали его к себе. В общем, сделали мы банк.

Ну, мне же для города нужно зарабатывать. И вот я звоню одному своему другу-еврею в Лондон. Говорю, Саша, где бы заработать, подскажи, мне не для себя — для города надо, с хлебом у нас проблемы.

Саша говорит: “Ефимыч, если есть деньги — никаких проблем. Есть ходовой товар — листовой алюминий. В лет идет. И не с рук брать, а в России, на заводе”. Ну, давай, говорю, договаривайся. Шахта хорошо работает, я беру деньги под залог, отдаю за этот алюминий, привожу его, продаю и получаю колоссальный навар. Шахте сразу все вернули и в казну огромные деньжищи пошли. 140 миллионов в тот раз, кажется, заработали.

История эта в городе известна стала. И вот звонит мне Алик. Встретиться, говорит, надо. Давай, я ж не против. Меня машина забирает, привозит к нему домой. Захожу. Стол накрыт. Сидит Алик. “Так и так, говорит, ты, кажется, нашел хорошую схему. Поделись, расскажи, мы тоже бизнес будем делать”. Ну, что мне скрывать — я все рассказал, как было. “А мы можем так же заработать?” — спрашивает. “Дай мне сутки, — говорю, — узнаю”. Связался с Сашей своим в Лондоне, он повторяет: “Никаких проблем, были бы деньги”. Ну, я передал это Алику, и они решили попробовать.

Проходит, значит, какое-то время, мне приносят 800 тысяч долларов. Вроде как доля моя. Ну, я человек прямолинейный — послал в довольно грубой форме. Потому что не мои эти деньги, я ж ничего вообще не делал. Меня спросили, что да как, я рассказал, а делать ничего не делал. Словом, отправил я их. Ну, тогда они все деньги между собой и поделили. Насколько я знаю, это был первый раз, когда, в том числе, Ринат заработал очень крупную сумму сразу.

Шахта. Начало пути

1955-й год. Я пришел я на шахту — на работу поступать. А начальник шахты, Николаев была его фамилия, царство ему небесное, не берет меня и все. Я ему говорю: “Один еврей к вам в шахту работать идет, и того не берете!” (смеется, — С.К.).

А он никак не хотел брать. Потом на него нажали немного, ну так он когда мое заявление подписывал — с такой силой на бумагу надавил, что даже порвал ее от злости.

Так я начал свой трудовой путь.

***

Это было восьмого ноября, на следующий день после праздничной демонстрации. А у нас традиция такая была на шахте Куйбышевская, мы, мало того, что досрочно план выполняли, так еще и елку на ноябрьскую демонстрацию выносили. Ну, и Дед Мороз, Снегурочка — все, как полагается. Тоже досрочно.

Да, значит, идем мы колонной, и кто-то на трибуне — из вышестоящих — спрашивает у городского начальства, указывая на меня, а, что, мол, он еще до сих пор на Куйбышевской? Ну, и на следующий день вызывает меня к себе первый секретарь горкома партии, Миронов покойный. И говорит: “Ефим, надо на Засядько идти”.

А что такое тогда была шахта Засядько? Четыре года как план не выполняла, аварийная, все дела. “Василий Петрович, — спрашиваю, — а там хоть уголь есть, на этой шахте?”.

В общем, долго мы с ним беседовали. На два часа он меня пригласил, а к восьми вечера уже был назначен. Назначала коллегия. Это ж целая процедура: с обкома партии на коллегию представление нужно внести, коллегию собрать надо, потом она обсуждает.

Словом, к вечеру я был назначен. Возвращаюсь на свою шахту, а там человек 150 народу меня ждет. Мы, — говорят, — с тобой пойдем на Засядько”. Как так: просто взять и перейти, а штат, а штатное расписание? Но они так и решили и ушли со мной на Засядько. Мне по этому поводу вышестоящие органы вменение потом сделали.

Жилье для шахтеров

В какое-то из воскресений мы с моим замом пошли посмотреть на шахтерские поселки. Вот, один из них, сейчас в народе Ефимовка называется. Там и улица Звягильского есть.

Да, а тогда приходим, осмотрелись вокруг — пустота, чернота, инфраструктуры вообще никакой. И говорю: знаешь, глаза боятся, а руки делают, надо браться за работу, кто все это наладит, если не мы с тобой. Я ж еще на Куйбышевке жилье шахтерам начал строить. Сперва попробовал двухэтажные дома, потом — пятиэтажные, потом уже девяти. И все это получалось, министр приезжал — ордера вручал, а я скромно так в сторонке стоял.

Очереди квартирные большие были, людей надо было расселять, и решено было, что шахтеры сами себе должны жилье строить. Так и повелось.

С жильем более ли менее решили, так начали телефонизацией заниматься. Потом еще что-то. И вот так ты это делаешь, а работы — как снежный ком — все больше и больше прибавляется. И так оно уже получается, что это становится твоей обязанностью, что не можешь уже это бросить. Вот поэтому меня люди седьмой созыв подряд и избирают. Мне не нужно перед ними речи произносить — по делам знают.

***

Я долго живу, и что мне дала моя долгая жизнь, так это уважение и любовь к людям. Это — самое главное. Все свои годы я очень много делал для людей.

Раньше как бывало: если кто на поселке — бригадир там или мастер, словом, уважаемый человек — зарежет какую скотину, все за столом собирались. И я, директор шахты, тоже мог прийти, сесть вместе с ними, съесть кусок кровянки, стакан водки выпить. И это — жизнь, понимаешь. А в Верховный Совет я и не собирался вовсе. Когда все только началось…

…У меня есть приемная, несколько приемных, там сидят помощники — принимают людей, отвечают на звонки и т.д. Каждая проблема фиксируется в специальном журнале — всему должен быть учет. Когда я сам прием веду, обязательно на приеме еще главврач нашей больницы, начальник ЖЭКа, милиции, прокурор — ну, все, чтобы оперативно вопросы решались.

И если обращается 100 процентов людей, то просьба 90 из них будет удовлетворена. Все, что можно, будет сделано. Такой у меня итог в жизни.

Я много что могу вспоминать. И я так скажу: это большое счастье — получать в жизни удовольствие от того, что ты сделал что-то полезное.

Купировать конфликт на Донбассе. “Я преклоняюсь перед Коломойским”

Когда это все только случилось — когда ОГА только захватили — это все можно было прекратить за один вечер.

Мы собрались втроем: мэр города, я и еще один человек (совершенно несложно догадаться, о ком идет речь, — С.К.). Тогда как раз Аваков незадолго до этого подписал указ о расформировании “Беркута”. Так, говорю, где этот “Беркут”, сюда их всех — зарплата, квартиры, довольствие, что угодно, пусть только избавят нас от этой нечисти. Бабки — не вопрос. Все, кто там живет, весь бизнес — все бы скинулись, и живые, и мертвые. Нам срочно нужен был свой…

Батальйон?

Ну, да, что-то вроде того. Хотя бы только временно. Чтобы пришли несколько тысяч специально подготовленных людей и вымели бы их из администрации, никаких бы проблем не было.

Но к моему мнению тогда не прислушались.

В этом смысле я преклоняюсь перед Коломойским.

За то, что он создал свою частную армию?

Да, за его мозги, решительность. Какой он человек и как бизнес раньше вел, порядочно-непорядочно ли, этого я не знаю, но факт в то, что он тогда быстро сориентировался, правильно оценил обстановку и принял правильное решение.

Мир на Донбассе. “Надеюсь на здравый ум Путина”

Неужели вы верите, что скоро мир наступит?

Не жить с надеждами на лучшее, тогда и жить-то какая цель.

На что же вы, с точки зрения урегулирования конфликта, возлагаете надежду?

На здравый ум Путина. И на международную поддержку. Санкции хорошо работают, и если он двинется дальше…

А он, полагаете, двинется?

Думаю, да.

На Киев?

Ну, зачем сразу Киев. Мариуполь, Херсон, Харьков, Запорожье. Возможно — Одесса. Вот так.

Последние дни в Донецке: “Моих ребят забрали на подвал. Я звонил Кобзону”

Долгое время я находился в Донецке. Несмотря ни на что. Единственное: машину взял старую, а все нормальные машины попрятал, да в Киев перегнал — их же там у нас просто отбирали.

В какой-то день Стрелков вызвал Лукьянченко. Говорит ему: “Ты должен перейти на сторону ДНР”. Ну, Лукьянченко это, понятно, не устраивает, он дипломатично так: “Дайте, мол, подумать, сутки хотя бы, я так сразу не готов”. “Хорошо, сутки даю, — кивает Стрелков, — а если не согласишься, я тебя, по законам военного времени, просто расстреляю”.

Лукьянченко ко мне — “что делать?”. “Ноги уносить, — говорю, — с ними шутки плохи, собирайся и уходи”. Самому тоже, думаю, надо уходить. Слишком близко подступили.

По правде, так я это предчувствовал, внутренне был готов. Семья вся давно выехала, я один остался. Почти все время на шахте, в кабинете у себя проводил. Попросил ребят-помощников поехать домой, собрать вещи — дал им ключи. План был такой: они берут, прежде всего, документы — все эти дипломы, свидетельства, награды, потом одежду какую-то, грузят все в две машины и двигаются в Киев, а я уже отдельно еду в Днепр, оттуда на Киев самолетом.

Их трое было, они собрали вещи, сложились и поехали. На блок-посту на окраине города их и задержали. Забрали ключи, мобильные, документы, всё. Машины конфисковали. Их самих — повезли в “СБУ”.

Один из моих ребят, каким-то чудом, успел передать информацию. Так я узнал, что их везут на подвал.

Стресс был сильнейший у меня в тот день. Три года не курил — опять за сигарету взялся. Связывался с Москвой, через Москву их освобождал.

Насколько я знаю, вы говорили с Кобзоном?

Да, в том числе с Кобзоном. Еще есть человек, еврей в Москве, очень серьезный — у Лужкова за все строительство отвечал, Леонид зовут. Ну, ты его не знаешь.

Так вот.

К семи часам вечера моих ребят выпустили. Наручники сняли — выпустили. Мы встретились все вместе. Ясно, что оставаться в Донецке больше нельзя. Переночевали в одном месте и на рассвете выехали на Киев. Одна из машин еще с киевскими номерами была, та еще проблема. Окружными дорогами двигались, но добрались.

А сейчас, когда на округ надо было ездить, я на поезде. Хороший поезд, новый такой. Я давно поездами не ездил, а тут мне понравилось. В Константиновке меня встретили, мы абсолютно спокойно прошли все блок-посты — только паспорт свой украинский я показывал и все, больше никаких удостоверений.

О боевиках: “Весь силовой блок — приезжие. Весь”

Несколько раз за это время “Засядько” останавливалась, обесточенная. В то время как под землей находились люди.

Да, было несколько раз такое. Электричество выключалось и все.

Я к чему веду: неужели никак нельзя — с вашим-то авторитетом — попытаться договориться с так называемыми “ополченцами”, во всяком случае в первые месяцы конфликта, чтобы шахту не трогали, чтобы вокруг была бы некая буферная зона? Еще раз: хотя бы в первые месяцы.

Нет, нельзя было. Ничего нельзя было сделать.

Пытались хотя бы?

Конечно.

Рассказывали, в начале противостояния — когда “Оплот” еще позиционировался как охранная структура — вы с ними контактировали на предмет частной охраны.

Я не знал их и с ним не контактировал. Слышал, что есть такой Захарченко, а кто он, что он — откуда мне знать.

То есть он вам охрану не обеспечивал?

Я же сказал, что нет.

Кто сейчас составляет ядро у боевиков?

Весь силовой блок — приезжие. Весь.

Эпоха Виктора Януковича. “С такими генами, нельзя было выбирать человека Президентом”

Возвращаясь во времена не столь недавние. Виктор Янукович…

Больной он человек.

В смысле?

Имел все. И так бездарно все потерял. Алчность, алчность его сгубила. С такими генами, нельзя было выбирать человека Президентом. 

Неужели? Вы же его активно поддерживали. А теперь — гены. Тогда, что ли, о генах не знали?

Ну, не все я знал. И в целом…

Что в целом? Вы ему говорили в глаза о его алчности?

Я — из тех, кто мог себе позволить говорить вслух что угодно.

…Было заседание фракции в Администрации Президента, как сейчас помню, да, я вышел и говорю: а что это за “смотрящие” у нас появились, как вообще это может быть? Какие смотрящие в металлургии, угольной промышленности, откуда это вообще? Где, кстати, Кабинет министров, кто за это отвечает? “Вот”, — говорит Янукович, — и указывает на первый ряд. Какой-то паренек поднимается. Министр, оказывается. Но какой же он министр. Если я его не знаю?

Да, было такое. То есть я имел наглость говорить. Имел наглость на дне рождении Януковича, сидя за столом, говоря тост, обратиться потом: сколько можно грабить угольную промышленность.

Вы за столом такое Януковичу сказали?

Да, сказал. Еще Азаров присутствовал. Говорю: так нельзя, вы ввозите 12-13 тысяч тонн угля при том, что свой уголь в земле лежит, не правильнее ли на его добыче сосредоточиться? Мы уже угробим своего товаропроизводителя.

И что Янукович?

Коля, ты разберись, Коля (адресовано Азарову, — С.К.)

…Вот, была история. Надоело слушать про то, что мы у русских газ потребляем — своих месторождений достаточно, надо ими заниматься только. И вот я решил заняться. Внимательно изучил вопрос, оценил свои возможности, все потенциальные затраты и т.д. Месторождения для разработки определили в Луганской и Харьковской областях — девять месторождений всего. Но понятно же, что без поддержки сверху, такой масштаб не осилить. Даже не так: поддержки нам никакой не надо было, сами бы справились, лишь бы не мешали.

И вот я напросился на прием к Президенту. Он назначил время. Я подготовился, пришел, начал рассказывать что к чему — иллюстрации, таблицы, все как полагается. Рассказал и о специальном оборудовании, которое мы уже закупили. Одни “мозги” для горизонтального бурения почвы чего стоят, таких в мире-то всего несколько единиц. Он смотрит недоуменно: “Я денег не прошу, — говорю, — Виктор Федорович, просто излагаю, что задумал, чтоб, так сказать, благословили. Чтобы работать спокойно, а не ходить на полусогнутых. Если все пойдет хорошо, через несколько лет у Украины будет свой природный газ”. А он мне: “Ты пришел, чтобы я дал тебе компаньона?”. Я, честно говоря, не понял к чему это он, давай снова о своем рассказывать, а он опять: “Компаньон нужен”? Тут до меня дошло наконец, если честно, я не ожидал. “Саша с тобой переговорит на эту тему”, — он мне говорит. Хорошо, Саша, так Саша. Ладно, жду. Время идет, я Саше не звоню, он мне — тоже. Проходит восемь месяцев. Президент приезжает в Донецк, а я на встречи с Президентом в городе всегда езжу, всегда, да. Ну, я Виктору Федоровичу напомнил, и вот только после этого Саша со мной связался.

Потом приехали ко мне на шахту от него двое ребят каких-то — я им все рассказал о проекте подробно. Они сказали, что передадут информацию.

По факту, я получаю “добро” на работу и берусь за оформление девяти месторождений. Сразу после оформления, то ли четыре месторождения, то ли пять — сейчас точно не помню — забирают себе люди Саши. Правда, надо отдать должное: копейка в копейку за все рассчитываются. Но, тем не менее, лицензии-то я получал.

Вам еще повезло. Многие из тех, кому довелось вести крупный бизнес во времена Виктора Януковича, вспоминают фразу Александра Викторовича. Эдуард Прутник, например. Конкретно: “У нас нет бизнеса 50/50. Есть бизнес 80 на 20, хочешь — бери менеджируй, управляй, 20% — твои”.

Еще раз: со мной — копейка в копейку рассчитались.

Пытался ли Янукович выйти на вас сейчас, уже после бегства?

Нет.

А если бы позвонил, что бы вы ему сказали?

Послал бы. Очень далеко.