Две стороны “хорватского сценария”, или Почему опыт Вуковара не подходит Украине

И если Киев отнесся к смене российской позиции критично, справедливо ожидая подвоха со стороны Москвы, то во многих других европейских столицах такую новизну в российской риторике встретили с настороженным энтузиазмом. 

Напомним, что еще в феврале 2015 года СНБО Украины поддержал обращение в ООН и ЕС по поводу разворачивания на территории Украины операции по поддержанию мира и безопасности. Позже в украинской экспертной и медийной среде долго обсуждалась тема “полицейской миссии ОБСЕ”. Принципиальный отказ от идеи размещения миротворцев теперь лишь потому, что “Россия согласилась”, выглядело бы, по меньшей мере, странно и повредило бы международным позициям Украины. Поэтому сегодняшние дискуссии о миротворческой миссии должны сосредоточиться на ее мандате. Именно в этом поле развернется ближайшее противостояние дипломатов и политиков, от исхода которого во многом зависит будущее конфликта.

Несмотря на беспрецедентность российско-украинского военного конфликта в новейшей истории Европы, нам все же есть чему поучиться и перенять опыт миротворческих операций в странах Западных Балкан, Молдове и Грузии. Последние два примера, скорее, из разряда “как ни в коем случае не надо делать”. А вот балканский опыт может быть весьма полезен для Украины. Тем более, Хорватия сама готова им поделиться, о чем с трибуны Генассамблеи ООН заявил на этой неделе хорватский премьер-министр Андрей Пленкович. 

К сожалению, чрезмерная увлеченность мифами и неглубокое понимание происходящего на Западных Балканах как во время сербо-хорватской войны, так и сегодня, способствуют проведению ошибочных аналогий в украинской медийной и экспертной сфере. Но намного больше вреда приносит манипуляция чужим миротворческим опытом украинскими политиками и чиновниками. 

Как бы ни популярны были сравнения Украины с Хорватией и отсылки к хорватскому опыту восстановления территориальной целостности, но реальность такова, что Украина — не Хорватия, а Россия — не Сербия. Предпосылки, причины, развитие и урегулирование конфликта, как и процессы в хорватском и сербском обществах очень отличаются от украинской и российской действительности. Соответственно, хорватский опыт разворачивания миротворческой миссии не может быть слепо перенесен на конфликт в Донбассе. Но должен быть изучен для представления и продвижения украинского видения мандата миротворческой операции ООН. 

Сербо-хорватская война в своей основе имела многовековое противостояние между сербами и хорватами и стала результатом процессов, связанных с развалом Югославии. Передел границ был сильно осложнен последствиями политики “братство и единство” югославского руководителя Иосифа Броз Тито с целью создать единую югославскую идентичность. Для “перемешивания” населения югославских республик в период после Второй мировой войны анклавы в них формировались, невзирая на этнические границы. 

Но и сама этническая карта Западных Балкан выглядит как пестрый ковер, с повсеместным вкраплением компактных поселений соседствующих народов на землях друг друга. Именно из этого выросла проблема Вуковара — города, находящегося в Восточной Славонии на границе с Сербией, масштаб разрушений и жертв которого во время сербо-хорватской войны не имеет аналогов. Ожесточенный характер боев на территории именно этого города был вызван слишком малым разрывом между хорватским и сербским населением на момент начала войны: 43% хорватов и 37 — сербов. Причем такое количество сербов не было достигнуто в ходе этнических чисток и насильственного замещения хорватского населения сербским. Сербы жили на землях Славонии и Срема всегда. Оба проживающих в городе народа имели полярные взгляды на его принадлежность к формирующимся независимым странам и готовы были отстаивать их с оружием в руках. 

В Украине бытует ошибочное мнение, что в Хорватии все было легко и просто: падение Книнской Краины, ошибочно воспринимаемое как победа над всем сепаратистским образованием Српска Краина (Книнская Краина и Восточная Славония), восстановление хорватского контроля над всеми территориями, которые воспринимались как свои, военные парады в Загребе в годовщину начала операции “Буря”.

Однако на самом деле сценарии реинтеграции Книна и Вуковара — две диаметрально противоположные ситуации, завершившиеся в разные годы и на разных условиях: в Книне в 1995 году — военной победой хорватов; в Вуковаре в 1998-м — путем дипломатических договоренностей. Сами хорваты предпочитают не говорить о проблемах реинтеграции своих восточных территорий. Так же сделали в конце августа этого года в Украине представители хорватской делегации, призванной передать успешный (как неоднократно подчеркивалось украинским Министерством по вопросам оккупированных территорий) опыт мирной реинтеграции оккупированных территорий. 

В своем интервью “Украинской правде” Весна Шкаре-Ожболт, в прошлом глава администрации президента Туджмана и руководитель процесса мирной реинтеграции хорватского Подунавья, утверждает, что главное, чего удалось достигнуть Хорватии на территориях Восточной Славонии, — это прощение. И здесь г-жа Шкаре-Ожболт выдает желаемое за действительное, ни словом не обмолвившись о беспорядках в Вуковаре 2013 года, когда, по требованию ЕС, в городе были размещены кириллические таблички, дублировавшие все написанные латиницей названия государственных учреждений, городов, указателей, которые нещадно громились хорватскими ветеранами и националистически настроенной молодежью. Не были упомянуты и постоянные инциденты в Сербии, связанные с Вуковаром, как-то погром выставки в Нови-Саде, посвященной трагедии этого города, или инцидент весны нынешнего года, когда во время Вечного Дерби Белграда футбольные фанаты вынесли баннеры с кириллической надписью “Вуковар” на фоне сербского флага. Очевидно, что и для сербов, и для хорватов вопрос принадлежности Вуковара остается открытым, провоцируя все новые и новые стычки на межэтнической и религиозной почве.

Фактически, Хорватия пошла на дипломатическое решение по установлению контроля над территорией Восточной Славонии из-за невозможности решить этот вопрос военным путем. Военное возвращение Книнской Краины сопровождалось массовым исходом сербского населения и установлением хорватских порядков, что превратило регион в одну из самых патриотично настроенных частей страны. Ситуация в Восточной Славонии и Вуковаре была иной, и военная операция привела бы к огромному количеству жертв с обеих сторон (учитывая границу с Сербией). Принимая эту реальность, Загреб согласился на компромиссные Эрдутские соглашения, которые, тем не менее, были лучшей альтернативой убийственному для Хорватии плану под названием Z-4. План Z-4, предложенный американским посольством в Хорватии, предполагал передачу Хорватии Вуковара, фиксацию остальных территорий Српской Краины в качестве региона с широчайшим правом на национальную и культурную автономию, выборы президента Краины, право на собственный герб, гимн, денежные знаки и создание демилитаризованной зоны. При этом ни один чиновник и политик Краины не понес бы ответственность перед хорватским правосудием. Хорватия не могла допустить реализации Плана Z-4, ибо он фактически означал бы капитуляцию. 

Вместо Плана Z-4 был принят Эрдут, который представлял собой некую общую декларацию стремления сторон к установлению мира на территории Восточной Славонии и Срема. В тексте Эрдутских соглашений прямо прописано право на возвращение в свои дома с полным восстановлением в правах всех тех, кто проживал в Вуковаре до войны, что дало возможность для возврата в город сербского населения, представители которого очень часто покидали дома не как беженцы, а как комбатанты, ушедшие вслед за ЮНА (Югославской народной армией) в Боснию. Ответственность за свои действия понесли только те, чья вина в совершении военных преступлений была доказана путем их документальной фиксации. Учитывая тот факт, что ничтожно малое количество военных преступлений в Хорватии документировалось, подсудимых комбатантов оказалось мало. В итоге в Вуковаре состоялась та самая широкомасштабная амнистия без суда, которую Весна Шкаре-Ожболт предпочитает называть “прощением”. Потому в городе по сей день на одной улице могут проживать солдаты, участвовавшие в сербо-хорватской войне по разные стороны баррикад. Определенной моральной компенсацией для хорватского общества стало наказание политиков и чиновников, которые оценивались Загребом как изменники.

Отдельного внимания заслуживают действия ООН, одобрившей Эрдутские соглашения, а затем резолюцией 1037 в начале 1996 года создавшей Временную администрацию ООН для Восточной Славонии, Браньи и Западного Срема (UNTAES). При создании этой миссии ее руководство убеждало хорватов в том, что UNTAES не будет продолжением UNCRO (миротворческой миссии на территории Книнской Краины), которая подвергалась критике за низкую эффективность. В частности, препятствием для выполнения UNCRO задач согласно мандату были как нехватка персонала, так и собственные политические симпатии, что подробно описано в мемуарах российских участников миссии, где открыто говорится о симпатиях к сербской стороне. 

Тем не менее “незаангажированная”, с точки зрения международных партнеров, деятельность UNTAES также вызывала у хорватского населения неприятие. Например, создание полицейских патрулей, в которых один из полицейских должен был быть сербом, второй — хорватом, третий — наблюдателем от ООН, в итоге полностью нивелировало доверие к полиции, которая, к тому же, в первые месяцы своего функционирования была экипирована формой югославской милиции, что вызывало отторжение у хорватов Вуковара. По словам заместителя руководителя переходной администрации Дерека Бутби, такое решение было принято, чтобы “не обострять отношений с сербской стороной”. В целом Бутби зафиксировал немало фактов, изучение которых может быть очень полезным для Украины. В частности, Временная администрация не приветствовала непосредственных проявлений всего хорватского как провокационных для сербской стороны. Например, были негласно запрещены даже флажки Хорватии на номерных знаках автомобилей, и чтобы “не принуждать сербов к хорватскому флагу”, позволялось ездить с югославскими номерами. Несмотря на признание Вуковара неотъемлемой частью Хорватии, сербские войска и просербская самооборона оставались в городе уже после подписания мирных соглашений, и представители Временной администрации ООН лишь робко надеялись, что они покинут территории Восточной Славонии, Браньи и Западного Срема как можно скорее. Решение разместить главную штаб-квартиру UNTAES в Вуковаре, а не в предлагаемом Хорватией Осиеке, также обосновывалось тем, что это может простимулировать сербские силы покинуть Вуковар.  

Миротворческая миссия ООН в Восточной Славонии уже давно завершилась. Ее положительным результатом было прекращение вооруженного противостояния и мирное восстановление хорватского управления на спорных территориях. С таких позиций миссию можно считать успешной. Но при этом следует понимать, что конфликтогенность региона не исчезла — сербы и хорваты Вуковара все также ненавидят друг друга, и эти настроения подогреваются политикой исторической памяти двух стран — власти Сербии лелеют обиду и мечтают о реванше, хорватские политики позволяют себе заигрывать с Албанией и “ковырять” сербскую травму поражения. 

Резюмируя: для Хорватии более успешной была реинтеграция Книнской Краины, захваченной военным путем и “зачищенной” от сербского населения. Восточная Славония, реинтегрированная дипломатическим путем, остается “головной болью” на длительный период и может стать очагом нового конфликта. И в Книнской Краине, и в Восточной Славонии работали миротворческие миссии ООН, но реинтеграция этих территорий стала возможной лишь благодаря действиям Загреба: в первом случае — военной операции “Буря”, а во втором — скрупулезной и системной работе по мирной реинтеграции. В обоих случаях вызовы и риски были разными, и хорватское правительство было готово преодолевать их, особо не надеясь на положительный эффект от присутствия миротворческих сил. 

Таким образом, из хорватского опыта мирной реинтеграции территории в условиях присутствия миротворческого контингента ООН можно извлечь следующие уроки для Украины. 

Во-первых, положительным фактом является то, что конфликт на востоке Украины не межэтнический, не межрелигиозный и не внутренний. Поэтому перспективы его завершения, при условии ухода с востока Украины России, хорошие, и сам регион не будет источником противостояния такого уровня, какое сегодня имеет место в Вуковаре. При этом следует учесть, что если политика миссии ООН, особенно российских ее представителей, по “умиротворению” и “заигрыванию” с сербским, сепаратистски настроенным населением Восточной Славонии, не нанесла Хорватии особого вреда, то в украинских условиях такая политика станет триггером постоянных конфликтов, провокаций и может сорвать миссию в целом. 

Во-вторых, фактор России является определяющим в вопросе размещения миротворческой миссии ООН на востоке Украины. Такая миссия в ближайшем будущем возможна либо с согласованным Кремлем мандатом, либо невозможна, что, на самом деле, вероятнее всего. 

В словосочетание “миротворческая миссия ООН” украинцы и россияне вкладывают совершенно разный смысл. Для нас это международные военные силы, которые одним своим присутствием свяжут руки России на востоке Украины. Для Кремля — это возможность узаконить присутствие части своих военных на оккупированной украинской территории. Но уже на пути к этому Москва добивается признания так называемых “ДНР-ЛНР” сторонами конфликта. Стоит ли говорить о неприемлемости такого решения для Киева, особенно учитывая исторический урок Грузии?

Вместе с тем миротворческие силы ООН могут стать частью процесса интернационализации конфликта. Интерес Украины в том, чтобы присутствие международных сил по поддержанию мира (даже в качестве охраны миссий ОБСЕ) на оккупированных Россией территориях, и особенно на украинско-российской границе, усложнило политику Кремля по продвижению мифа о внутриукраинском конфликте, поспособствовало прекращению обстрелов и создало стимулы для демилитаризации и деоккупации региона. После завершения этих процессов можно будет обсуждать дальнейшие меры для начала мирного процесса реинтеграции восточных территорий в состав Украины. 

Но это очень оптимистичные ожидания. Реальный эффект от присутствия миротворческого контингента ООН на оккупированных территориях предопределить сложно. С точностью можно говорить только о том, что если в его состав будут входить российские военные, то это дискредитирует саму идею миссии, превратив ее из инструмента миротворчества в российского “троянского коня”. Крайне нежелательно также допускать присутствие в гипотетической миссии военнослужащих не только России, но и всех стран ОДКБ, особенно Беларуси, учитывая фактический контроль России над белорусским силовым блоком.

Третьим и главным уроком хорватского опыта для украинских политиков и чиновников должно стать то, что согласие на миротворческую миссию — это всегда компромисс с внешними партнерами и с собственным обществом. При этом внешние партнеры не особо углубляются во внутренний контекст, а сама миссия не только не решает проблемы государства, где ее размещают, но может нести и определенные риски. Для государства более важно достичь понимания и согласия в сенситивном вопросе размещения и деятельности миротворческой миссии с собственным населением, особенно с патриотично настроенной его частью. Хорватия это быстро поняла и отстаивала собственные интересы, не рассчитывая только лишь на миротворцев, а в первую очередь исходя из собственных целей и возможностей. Украинским же чиновникам и политикам стоит помнить об опасности популистских заигрываний с обществом на тему международных миротворческих сил — ошибочные ожидания общества и неверные политические шаги сыграют на руку только нашему врагу.

Елена СНИГИРЬ, кандидат политических наук, аналитик Института общественно-экономических исследований

Мария КУЧЕРЕНКО, аналитик Центра исследований проблем