Директор-распорядитель ФГВФЛ К.Ворушилин: “Сумму гарантирования нужно увеличивать. Это наша позиция”

— Фонду исполняется 20 лет. Как трансформировался Фонд за эти годы?

— Недавно я встречался  с руководителем польского Фонда. У них на сегодняшний день на счетах фонда -- порядка EUR5 млрд: они идут по евродирективам — компенсация по вкладам до EUR100 тыс. У нас пока, к сожалению, намного меньше.

Хотя до кризиса 2014 года наш Фонд был не такой и бедный: на счету порядка $1 млрд, что соответствовало 8 млрд грн. Если бы не было такого масштабного кризиса, то Фонд справился бы своими деньгами. Ведь за предыдущие годы государство помогало деньгами единожды — в кризис 2008-2009 гг., когда было выделено 2 млрд грн. К тому же, тогда была докапитализация за счет государства Укргазбанка, Родовид Банка, банка “Киев”, тогда как в последний кризис государство докапитализировало только ПриватБанк. Можно, конечно, спорить, насколько эффективно использовались эти деньги докапитализации по Родовид Банку, Укргазбанку, банку “Киев”. Практика показала, что не совсем эффективно. Но все это споры чисто теоретические.

Тогда часть банков пытались спасти за счет близких к власти бизнесменов. Фирташу отдали банк “Надра”, который он успешно содержал до кризиса и постоянно туда вливал деньги, хотя банк был убыточный и нежизнеспособный уже после кризиса 2009 года. Спрашивается, зачем держать такой банк? Я понял, что руководство государства заставило бывших акционеров забрать этот банк, который очень сильно “почистили” бывшие топ-менеджеры Гиленко и братья Сегаль, повыводив активы. Гиленко теперь живет в Австралии, братья Сегаль получили американское гражданство…

Так что Фонд реально справлялся собственными ресурсами до 2014 года, несмотря даже на кризис 2009 года. В период кризиса 2008-2009 гг. удалось стабилизировать ситуацию, с рынка вышло всего несколько банков. Кризис 2014 года оказался более мощным и нанес больший удар по банковскому сектору. Поэтому соответственно большая нагрузка пришлась и на Фонд.

Напомню также, что до 2012 года Фонд просто выполнял функцию выплат возмещений вкладчикам, тогда как их выводом с рынка занимался Нацбанк. А с 2012 года уже Фонду нужно было находить наименее затратный способ выведения банков с рынка, что намного сложнее и, в свою очередь, требует затрат. Поэтому так случилось, что эти проблемы последнего кризиса Фонд абсорбировал на себя. До него в 2013 году Фонд выводил с рынка банки “Таврика” и ЭРДЭБанк. Не могу сказать, что это было очень эффективное выведение с рынка с точки зрения закрытия банков: по “Таврике” мы потеряли 1,8 млрд грн — активы там были никакие; по ЭРДЭ Банку были меньше потери.

Два следующих после 2013-го для Фонда были очень тяжелые. В 2016 году началась какая-то стабилизация, а в 2017 году уже была планомерная работа по разбору ситуации, которая произошла в 2014-2015 гг., когда происходило массовое выведение банков с рынка. Ведь впервые в истории выводили такие банки, как ВиЭйБи Банк, “Дельта”, и мы просто физически не успевали все это “переварить”. Не хватало людей. Сегодня Фонд стал стабильным и большим, многие операции в ручном режиме ушли в прошлое.

Говоря о дне сегодняшнем и завтрашнем, важно, что сейчас внедряется система раннего реагирования. Мы сейчас стараемся достичь более тесного взаимодействия с Национальным банком, более плотно ведем банки, у которых возникают проблемы: получаем отчетность, если видим, что возникает проблема, начинаем сигнализировать Нацбанку, требуя больше данных отчетности по такому банку. Так что теперь, если НБУ вводит какие-то ограничения для банка, у которого мы увидели проблемы, то мы получаем гораздо больше информации по всем активным операциям. И если мы зайдем в банк, то уже будем понимать те операции, которые были проведены, и нам будет легче “добежать” до бенефициаров, которые по заниженной стоимости вывели какие-то активы или, наоборот, — по завышенной стоимости поставили активы на баланс. Это характерно для многих банков: ставили земли сельхозназначения или ценные бумаги по очень большой цене на баланс для того, чтобы закрыть какие-то бреши. В банке “Хрещатик”, когда мы в него зашли, на 2,5 млрд грн было ценных бумаг компаний, у которых был только номинальный директор и номинальный главный бухгалтер.

Еще одна схема -- топ-менеджеры, понимая, что нужно спасать деньги крупных вкладчиков, в последние моменты обеспечивали их депозиты какими-то залогами. Но, опять же, за чей счет? — За счет всего остального общества. Мы с этим не соглашались никогда, спорили, судились. В судах доказывали, что не может быть такого, что в ночь перед нашим заходом в банк с неработающей системой каждые 30 секунд заходил человек и клал деньги на вклад. К сожалению, все равно суды часто принимали решение в пользу таких псевдовкладчиков.

— С обновлением Верховного Суда что-то изменилось?

— Сказать, что радикально все поменялось, не могу. Но существенное изменение к лучшему мы уже чувствуем. Во-первых, есть Большая палата, и там уже сложнее договариваться: судьи принимают взвешенные решения и руководствуются не какой-то запятой или технической ошибкой, которую допустил Нацбанк при выведении банка с рынка, как, например, по Укринбанку.

Так что какие-то изменения есть, но на высшем уровне. К тому же судья, который принимал неприятное для нас решение, свою позицию не меняет. Мы с ними спорим, пытаемся проводить какие-то обучения, но ряд законов конфликтуют между собой объективно. Особенно нам сложно работать с отдельными следователями, которые просто не понимают, чем занимается Фонд.

— Вы надеялись, что в правоохранительной системе для ваших случаев будут созданы специальные подразделения.

— Я с этой идеей стучал во все двери. Мне кажется очевидным, что нужно иметь специальные подразделения и специальных людей, которые разбираются в нашей теме. Не может один и тот же следователь вести и дела карманников, и те преступления, которые происходят в финансовом банковском секторе. Нужно иметь дополнительное экономическое образование. Мы обращались в НАБУ по тому же Укринбанку: 10 раз обращались, и 10 раз они дали нам ответ, что “это не наше дело”.

— Максимальная сумма гарантирования вкладов уже длительное время остается на уровне 200 тыс. грн, хотя в кризис 2008г ее повысили втрое — с 50 тыс. грн до 150 тыс. грн. Какой вы видите дальнейшую перспективу?

— Сумму гарантирования нужно увеличивать. Это наша позиция. Позиция, которую поддерживают некоторые народные депутаты. Позиция Минфина и НБУ более сдержанная. Но мы считаем, что для стабильности финансового сектора сумму надо повышать. Тем более, если мы идем в Европу: у нашей команды есть цель выйти на то, чтобы мы планомерно вывели гарантированную сумму возмещения на те же EUR100 тыс. Но для этого нужно иметь сильную экономику.

— Каким может быть первый шаг такого повышения?

— Оно должно быть постепенным, его нужно закрепить законом, чтобы потом не было путей к отступлению. На сегодняшний день мы считаем, что нужно выходить поступательно с цифрой 500-800 тыс. грн суммы гарантирования с 2019 года.

Мы обсуждаем это сейчас с народными депутатами. НБУ пока достаточно сдержанно ко всему этому относится. Когда будет рост экономики, тогда, конечно, будут более сговорчивее и Минфин, и Нацбанк.

— Сумма будет с привязкой к валютному курсу?

— Сложно к валюте привязываться. Да, я за то, чтобы был свободный приток капитала, и за то, чтобы люди могли иметь сбережения и в валюте, но нам нужно поднимать свою национальную валюту, укреплять свой банковский сектор.

На сегодняшний день мы гарантируем все вклады — и в валюте, и в гривне, но выплачиваем возмещения в гривневом эквиваленте.

Сейчас у нас есть определенная уверенность в стабильности сектора, поэтому мы за то, чтобы потихонечку увеличивать сумму гарантирования. Это дополнительно даст приток вкладов в банковский сектор, даст возможность тому же Минфину делать заимствования у банков через облигации. Все взаимосвязано. Когда мы говорим о валютных вкладах, то цена их падает, естественно, размещать их очень сложно. Считается, что у населения валюты много на руках, много валюты вне банков. Почему бы не развивать инструмент государственных валютных облигаций для населения? К тому же по таким гособлигациям нет налогообложения.

-- Можно было бы привлекать валюту дешевле, чем недавние 9,1% на полгода по частному размещению внешних нот?

— Да, 4% можно платить населению, но для этого нужно надлежащее состояние экономики, политическая стабильность в обществе.

- Сколько всего средств выплатил Фонд с начала своего создания? Какова сейчас его задолженность Нацбанку и Минфину?

— За все годы своего существования Фонд выплатил возмещения вкладчикам на сумму 93,8 млрд грн. Касательно долга Нацбанка, то там осталось 2,5 млрд грн, но они покрыты гособлигациями, которые были собственностью Фонда еще до кризиса 2013 года. Поэтому проценты по кредитам и проценты по облигациям “схлопываются”, и мы не считаем это нагрузкой. Только закончится срок по этим облигациям, будут погашены и облигации, и кредиты НБУ.

Что касается Минфина, то у нас осталось основного долга 58,5 млрд грн, не считая процентов под 10-12,5%. Получается, что мы привлекли финансирование на 59,5 млрд грн, а должны вернуть 145 млрд грн! Аморально было навешивать с помощью МВФ нам такие ставки заимствований.

В виде процентов в 2015 году мы заплатили Нацбанку и Минфину 3,68 млрд грн, в 2016 году — 2,4 млрд грн, в 2017-м — 2,3 млрд грн, из них 1,26 млрд перечислили Минфину. Ежемесячно нам насчитываются по нашим обязательствам 500 млн грн процентов, которые мы сегодня не платим, но нам придется их выплачивать потом.

Мы боролись за досрочное погашение векселей Минфину, чтобы снизить нагрузку, и Кабмин, наконец-то, принял постановление. Мы уже осуществили первую операцию на 1 млрд грн.

-- Из 5,5 млрд грн?

— — Я не знаю, откуда взяли цифру в 5,5 млрд грн. Она слишком большая.

Пока мы перечислили 1 млрд грн. Готовы были бы и больше перечислять, но по закону должны 2,5% от общей суммы гарантирования держать на счету — это наш ограничитель. Мы ждем конца года, и излишек мы будем стараться при первой возможности вернуть Минфину.

— В Минфине ожидают скорого вхождения ЕБРР в акционерный капитал Ощадбанка. В таком случае он будет лишен госгарантии по вкладам и станет участником Фонда. Это не “взорвет” ваше финансовое положение?

— Ощадбанк тогда перечислит нам определенный процент от уставного капитала. Не думаю, что это будет проблемой, так как за последнее время государство достаточно сильно докапитализировало Ощадбанк. Понятно, что сразу забрать все отчисления, который должен будет этот банк, будет сложно. Думаю, будет спокойный график перечислений.

С другой стороны, Ощадбанк будет дополнительным участником системы гарантирования и достаточно сильным. Сегодня у нас самый главный участник — ПриватБанк: он больше всех перечисляет денег — это едва ли не четвертая часть всех отчислений в Фонд.

- В Нацбанке в последнее время заговорили о кризисе ликвидности в банковской системе? Вы его уже ощутили?

— Кризис ликвидности у большинства банков отсутствует. Есть другая проблема —банки не кредитуют реальный сектор экономики. Банки сегодня нашли себе такую лазейку, как облигации госзайма и депозитные сертификаты. В результате реальный сектор экономики не может получить кредитование. Есть и другая причина — очень многие заемщики безнадежно испортили свою кредитную историю, их действительно кредитовать нельзя. Тем, кто не вернул десятки и сотни миллионов, миллиарды — можно ли им давать деньги еще раз? Наверное, нет. А что будет с этими предприятиями? За ними — десятки тысяч работающих, туда должен прийти новый эффективный собственник. Кредитовать новое предприятие — тоже риск, там тоже банкам нужно формировать резервы…

Но сказать, что большой кризис ликвидности существует, — не скажу. Нет кризиса.

- Какое количество банков вызывает опасение у Фонда?

— На сегодняшний день нет ни одного проблемного банка. Есть банки, в которых есть кураторы. НБУ следит очень внимательно за всеми банками. Все операции всех банков мониторятся. Мы тоже отслеживаем ситуацию, где есть какие-то опасения. Мониторим те банки, которые завышают ставки, вызываем руководителей банков. Мы следим за состоянием их капитала, их резервных фондов. По целому ряду банков смотрим каждый день движение активов в рамках системы раннего реагирования. Это тот путь, по которому сегодня идет весь мир, и мы в том числе.

У нас есть опасения, когда начинают искусственно расшатывать ситуацию по отдельным банкам, например, по тем же российским банкам. Там деньги украинских вкладчиков. Сбербанк на сегодняшний день, по моим субъективным оценкам, — из них самый сильный в финансовом отношении. ВТБ имеет концепцию сворачивания, а в ПИБе никак не могут определиться со своей конечной концепцией.

- Вернемся к вопросу ответственности экс-собственников и экс-руководства банков. Почему за эти годы так и нет ни одного яркого примера доведения этой работы до конца?

— Все это очень сложно. В рамках существующего законодательства — это не на один год борьбы, это вопрос времени. Ели будет целенаправленное действие всего государственного института, тогда может быть результат. В Турции кризис был в 2002 году, но они до сих пор работают с бывшими собственниками, далеко не с каждым разобрались.

- Несмотря на их более авторитарную вертикаль?

— Да.

-А дальше всего в Украине с кем этот путь преступления и наказания пройден?

— Такую работу мы ведем со всеми. Например, недавно уведомление о подозрении в совершении преступления было предъявлено Онистрату (бывший топ-менеджер банка “Национальный кредит” Андрей Онистрат — ИФ). Хотя, честно говоря, этот банк для нас —  не самая большая проблема: у него активы есть, а наши требования — 180 млн.

Мы подали и подаем по всем. Где-то идет медленнее, где-то — быстрее: возможно, дело было проще или следователи были более толковые, поворотливые. Для нас, конечно, самые основные дела —  это те, где у нас остались еще непогашенными миллиардные выплаты. Например, мне очень обидно, что мы “Таврику” ликвидируем, а нас и с нами все общество “умыли” на 1,8 млрд грн! Мы получили всего 1% возмещения того, что выплатили вкладчикам.

- Хотя Киевский ювелирный завод как бы вот, под боком? До него вы дотянуться так и не смогли?

— Нет, там остались только оболочки, все вывели до нас.

Меня также очень  расстраивает ситуация по Укринбанку: мы сделали 1,8 млрд грн выплат, а по решению суда бывшим собственникам передали на сохранение и управление все активы. И они работают не на возмещение ущерба, понесенного Фондом, а на свое благополучие. Разве это нормально? И таких фактов множество.

В Южной Корее в таких случаях организовывается совместная работа процессуальных прокуроров, следователей и представителей Фонда, чтобы быстрее решались все вопросы. Мы предлагаем ничего не изобретать, а использовать опыт других стран, где более эффективно возвращаются активы.

Но самое главное, чтобы работала экономика. Тогда и активы будут что-то стоить. Потому что есть активы, которые не выведены, но они ничего не стоят или их стоимость завышена.

- Какие-то позитивные примеры все же есть? На фоне других экс-собственников вы достаточно сдержанно комментируете ситуацию с банком “Финансы и Кредит”, с банками Бахматюка.

— Мы готовы развивать диалог абсолютно со всеми. В моем понимании: такие, как Жеваго и Бахматюк, наиболее уязвимы, так как у них здесь производство. И они это понимают, понимают, что для сохранения своих активов им нужно садиться и как-то договариваться о возврате тех долгов, которые возникли из-за их деятельности, из-за экономической ситуации, потери Крыма и предприятий на Донбассе. Нужно как-то выходить из ситуации. И люди не отказываются, не говорят: “А я ничего не знаю, я ни у кого ничего не брал”. Они говорят: “Да, я брал, но сейчас у меня плохая ситуация, мои активы мало чего стоят, давайте садиться, договариваться…” Наймем, условно, Ernst&Young, который сделает бизнес-ревю, которое станет основой для разговора о реструктуризации долгов. Можно, конечно, взять условного “Жеваго” и быстренько его со всех сторон “порвать”. Но я исхожу из другой точки зрения: а сколько мы в итоге получим, сколько там других кредиторов и какова целесообразность? Наша задача — как можно больше вернуть активов в банки, чтобы те могли их реализовать и расплатиться с кредиторами. Мы за это воюем — нанимаем советников, консультируемся.

— Чтобы они разработали возможный план реструктуризации?

— Пока законодательно мы не понимаем, как это решить, так как в рамках существующего законодательства это не решается. Но мы не отказываемся от попыток, мы сегодня готовы работать с любыми бывшими собственниками и менеджерами, которые изъявляют желание как-то выйти из ситуации, хотя бы сохранить лицо. Мне не нужно, чтобы еще одно предприятие обанкротилось и люди вышли на улицу. Зависти, что вот он такой богатый, нет. Они сегодня богаты проблемами, по большому счету. Рейтинг Forbes — это оценка их активов, но у них есть еще и обязательства.

- Но вам было бы комфортнее формализовать эти отношения?

— Нам было бы очень комфортно, поэтому для меня очень важно, если бы хоть с кем-то мы формализовали эти отношения. Поэтому мы обращаемся к консультантам: дайте юридическую помощь, как это можно оформить. Условно говоря, создать какую-то экономическую модель, чтобы мы понимали, что в течение 10-15 лет произойдет возврат средств и, в конечном итоге, Фонд, Минфин получат деньги. И мы Минфину говорим: давайте банковский сектор будет рассчитываться с вами по основному долгу, а вы будете забирать свои проценты в рамках ст. 52 (очередность и порядок удовлетворения требований к банку закона “О системе гарантирования вкладов физлиц” — ИФ)? Мы продали все активы, зафиксировали убыток и свои требования по Фонду, а дальше давайте в рамках реструктуризации вам это будут отдавать бывшие собственники.

- Плавно переходим к активам. Очевидно, что одни из наиболее вероятных потенциальных покупателей — это сами должники. Но напрямую сейчас они не могут их купить, поэтому придумывают какие-то схемы, как например, писали про выкуп Васадзе активов с баланса Дельта-банка.

— На самом деле это очень сложно всегда отследить, ведь напрямую они не выкупают. Мы не хотим продавать бывшему заемщику — это не наша цель и задача. Мы ведем с ними переговоры о реструктуризации, например, ипотечных кредитов физлиц. Есть реструктуризации и для корпоративных клиентов. По некоторым банкам делаем эти реструктуризации, но для начала люди должны изъявить такое желание. Но, например, предприятия Руслана Цыплакова ничего не хотят делать. Или “Альтком”: куча долгов, куча кредитов, а они спокойно получают проекты, работают на госзаказах, на бюджетных деньгах. Значит, кому-то это выгодно.

- О реализации активов неплатежеспособных банков. Ранее озвучивалась цифра около 400 млрд грн, реальную стоимость которых оценщики оценивают примерно в 100 млрд грн.

— Скажу честно: если бы мы получили за них эти 100 млрд грн, я был бы счастлив. Оценщики всегда завышают стоимость, чтобы к ним не придрались. Поэтому в отсутствие спроса нам приходится планомерно снижать цену, а когда покупатель, наконец, появляется, за ним приходит какой-то следователь из полиции: — Ой, вы продали дешево! Так продай дороже, если можешь продать! Только кому? Мы будем привлекать международные площадки и выходить на внешние рынки, так как спрос на внутреннем рынке ограничен.

- Со стороны кажется, что у Фонда есть прогресс по продажам.

— У нас есть прогресс по продажам. Мы получили неплохой recovery. Но все, что можно было продать в розницу, продали. А дальше что? Поэтому будем объединять активы в пулы, так как в розницу их никто не купил.

-Остались самые сложные активы?

— Да, остались самые сложные активы. Их де-факто много. Акции “Мотор Сичи” мы успешно продали. А что делать с облигациями или “мусорными” ценными бумагами, которых только у “Хрещатика” на балансе на 2,5 млрд грн? Что они стоят? Какое будет их покрытие? Да никакое! Мы спрашиваем оценщика: почему ты оцениваешь их такой большой цифрой? Отвечает: на всякий случай, чтобы потом не было ко мне претензий. И нам приходится начинать продажу с номинальной цены либо с оценки, если она выше номинала.

Еще одна проблема правоохранителей: они не различают наличие реальных денег и учетные записи, они считают, что это — одно и то же. Например, у того же банка “Хрещатик” денег вообще не было на корсчете, но была учетная запись “Киевхлеба”, что есть такая-то сумма денег. Предприятия Андрея Иванова (бывший совладелец банка “Хрещатик”- ИФ) взяли кредиты, на них построили дома, которые были в залоге по этим кредитам. “Киевхлеб” выкупает эти квартиры, и банк после нашего (ФГВФЛ — ИФ) захода снимает обременение с этих квартир. Обязательства “схлопнулись”, а реальных денег Иванов не вернул, и у банка деньги не появились. Мы судимся, но суд на их стороне по разным причинам.

В подавляющем большинстве банков, куда мы зашли, реальных денег не было. Реальные деньги были у банка “Финансы и кредит”, у ВБР и некоторых других, которые выводились по финансовому мониторингу.

- Вы говорили, что будете пытаться продавать пулы активов через западные площадки.

— Чтобы не было подозрений в том, что мы продали что-то кому-то и под кого-то, мы сначала торгуем все в розницу через “Прозорро”. Приходите — покупайте. Как показала практика, одно дело поговорить, иное дело купить. Потому что подавляющее большинство наших активов чем-то обременено. Когда проторговали все в розницу и посмотрели, что никто не хочет покупать, то сделали покрупнее лоты. Естественно, идет падение цены с 20% до 4% — покупайте. Не покупаете? Хорошо, будем паковать (объединять в кредитные пулы — ИФ) и выходить на международные рынки.

12 сентября я улетаю в Вену, Рекрут (заместитель директора-распорядителя ФГВФЛ Светлана Рекрут — ИФ) улетает в Берлин, Елейко (директор департамента консолидированной продажи активов ФГВФЛ Тарас Елейко — ИФ) улетает в Лондон. Мы будем продвигать активы для торговли на международных площадках.

В настоящее время в Фонде аккредитованы четыре международные площадки — “Дебтекс Україна”(входит в DebtX, США), “Фьост Файненшиал Нетворк Юкрейн”(входит в First Financial Network, США), “КПМГ-Украина”, “Эксито Партнерс и Коэн Украина” (входит в Exito Partners and Cohen&Company, Великобритания). Чем они могут быть полезны для нас? Они узнаваемы на международном рынке. Там не понимают, что такое наше “Прозорро”, а нам нужно, чтобы потенциальный инвестор пришел на ту площадку, которой он доверяет, с которой он работал. У них есть опыт, свои клиенты, с которыми они работали в других странах.

Пока эти площадки говорят, что наши пулы маленькие, давайте побольше.

На сегодня у нас было две несостоявшиеся попытки, будем проводить вновь. Нацбанк, имеющий права залогодержателя, говорит: будем опять торговать на этих площадках. Мы с ними согласовали, что это будет голландский аукцион с поступательным снижением цены, будет конкуренция. Немного более сложно, но внутренние покупатели тоже будут заходить на эти площадки и тоже покупать.

Мы заинтересованы в том, чтобы все происходило максимально прозрачно, чтобы у всех был максимальный доступ к этому активу или группе активов.

При этом важно понимать: активы нужно быстрее продавать, потому что они ухудшаются. Бывшие собственники их обесценивают, к примеру, уходя в банкротство.

— Как обстоят дела с реализацией вашей новой идеи -- ипотечных пулов?

— Пока сложно сказать. Продали первые пулы по банку “Форум”, а другие небольшие пулы все-таки не продались. “Альфа” на нас обиделась, что мы якобы не дали им купить. На самом деле, нам было бы очень выгодно “Альфе” продать, так как были сложные пулы, 4% была цена продажи… Но они сделали ошибку в наименовании, а это характерная лазейка для тех, кто хочет сбивать торги. Если бы мы пропустили, создали прецедент, а комиссия по жалобам сказала бы, почему “Альфу” пропускают, а других нет... Это вопрос для судебного разбирательства. Так что “Альфа” на нас обиделась, но, тем не менее, экономический интерес у них присутствует, они большие пулы будут выкупать.

Пока первые ипотечные пулы мы формируем небольшие — объемом 50-100 млн грн, надеясь, что выйдут более мелкие игроки, что они будут создавать конкуренцию глобальным игрокам. Потому что глобальных игроков у нас — раз-два и обчелся. Они поставят нас перед фактом и скажут: 2% и больше не дам. Откуда они взяли 2%? Да все очень просто — они посмотрели уровень возмещения наших затрат (recovery) по банку “Таврика” и ЭрДэБанку — вот и все. А мы говорим, что нет, мы соберем больше. Мы воюем за каждые полпроцента.

- Почему не удается продать такие интересные активы как ТРЦ”Республика”, крупный земельный участок на Оболони?

— Мы торгуем. Торгуем со снижением. Приняли решение на дирекции, что нужно переходить от типичного английского аукциона, где по 10% снижение, требуется много времени, а толку нет, к голландскому аукциону, чтобы ускорить эти процессы. Сегодня объявлен пятый аукцион на 2,2 млрд грн по земле на Оболони. Никто не хочет покупать за такую цену. Так же и “Республика”.

Не надо забывать, что это права требования. “Республика”, как залог, достаточно непростой — он каждую зиму разрушается. Мы говорим коллегам из Национального банка: вы дождетесь, что залог вообще разрушится и что вы получите в конечном итоге? Но они уперлись в эти 1,1 млрд грн, а за эту сумму его никто не хочет покупать. И по земле на Оболони мы тоже дали предложение: давайте проведем голландский аукцион с максимальной задолженностью 2,5 млрд грн и пойдем вниз: кто-то на рынке да проявится. Но в Нацбанке сейчас в раздумьях, решения пока никакого не приняли, а мы без них продавать не можем, так как нужно согласие залогового кредитора. И это касается не только Нацбанка — такая же ситуация с Укрэксимбанком и другими залоговыми кредиторами.

Хотя за последнее время работа с Нацбанком оживилась, идет более активный процесс, но остаются и старые споры, даже судимся.

- Суды по ВиЭйБи Банку и “Финансовой инициативе”?

— Да, по гособлигациям, которые были у этих банков. Мы считаем, что можно было бы дождаться срока их погашения и заплатить 600 млн грн “Финансовой инициативе” и более 200 млн грн ВиЭйБи Банку. Для нас это приличные деньги.

Судимся еще и по НДС. В Нацбанке считают, что мы должны перечислять им НДС, когда продаем недвижимость. Но мы не плательщики НДС, почему должны его перечислять? Налоговая по многим банкам стоит в 7-й очереди, и там, где мы до нее доходим, платим налоговой пропорционально, как и всем остальным.

Еще спорим с Нацбанком, сколько стоят наши затраты по управлению активами. Мы говорим, что столько то, а они не согласны. Но это все рабочие споры, а так у нас все больше взаимопонимания, мы более оперативно с ним обмениваемся все большим объемом информации.

- В следующем году заканчивается ваша каденция на должности главы Фонда. Вы пойдете на второй срок?

— Нет, я не планирую, я об этом не раз заявлял. Я хочу вернуться в бизнес. Моя миссия здесь подходит к концу. Политиком я быть не собираюсь. Мне это неинтересно.

Я глубоко убежден, что то, что мы сделали положительное в Фонде, вспять повернуть невозможно. Невозможно сделать его мелким, авторитарным, так как одно из самых больших достижений нынешней команды Фонда — это то, что все решения принимаются коллегиально. Понятно, что в наш адрес много обвинений, так как люди, с которыми мы сегодня боремся за активы, они с деньгами и со связями. Поэтому они атакуют нас, мы атакуем их. Для меня самое главное, чтобы то, что мы сделали, не было перечеркнуто. Оно не будет перечеркнуто в том случае, если Фонд станет финансово сильным. Я уверен, что Фонд станет финансово сильным, в том числе с помощью государственных органов. Мы уже говорили о том, что меняется ситуация в Верховном Суде, в судебной системе, в правоохранительных органах.

Я уверен, что большой основной кризис мы пережили. Кризисы в будущем — они возможны. Все страны, все аналогичные нашему Фонды готовятся к кризисным явлениям, которые могут быть. Мы тоже готовимся. Больших оснований для волнения у нас сегодня нет.