Далекие облака Донецка…

Вы бывали когда-нибудь на коксохимических заводах? Нет? И слава богу. Для экскурсий это не самое подходящее место. Помню, прошелся я вдоль печей в нейлоновой рубашке, тогда они были модными, а вернулся уже в сеточке — рубашку проело насквозь капельками кислоты. Этим там дышат, там и металл недолго выдерживает, так что не советую. Хотя ночью коксохимы красивы, но это мрачная индустриальная красота. Над батареями вечным огнем вьются на ветру факелы-флаги сжигаемого газа, видные издалека в наших краях, а днем над степью плывут белоснежные громады облаков.

Германа Мелвилла, который раньше Льва Толстого создал роман-эпопею “Моби Дик”, упрекают, что по его книге нельзя учиться охоте на китов и разделке их туш. Но туши тушами, а души душами. Помимо неотъемлемых литературных достоинств и любопытной философии, в романе впервые ярко показана технология производства. А любое производство — это профессии, специальности. О них я и хочу поговорить.

Углезагрузочный вагон всю свою короткую жизнь проводит в поездках по коксовой батарее, вот главный энергетик и потащил меня наверх. За дымящими трубами соседнего комбината угадывались жилые кварталы Макеевки, а за железной дорогой и чахлой, отравленной зеленью дач простирались нивы и лесопосадки, синие терриконы и темные шлаковые отвалы до самого горизонта, на котором дымили заводы соседнего города. Пейзаж. Природа. Я залюбовался и прослушал часть объяснений:

— …и недавно поставили обсадные трубы, толстостенные. Раньше через полгода все сыпалось, а сейчас — смотри!

И энергетик пнул трубу, проложенную по ограждению. Что-то затрещало, хрустнуло — и секция обвалилась, повисла на кабеле! Энергетик задумчиво посмотрел на соседние и покачал головой. То, что он произнес при этом, я приводить не буду, слишком уж специфична заводская терминология…

Под нами в сотнях печей горел уголь, тысячи тонн угля, душила жара, снизу тянуло дымом, воздух переливался, искажая формы предметов, да и был ли это воздух? Степной ветер замирал перед гудящими батареями, брезгливо задувал в устья печей и улетал в поисках ковыля и простора.

Так начиналась моя работа в наладке. Иногда я задумываюсь о ней и о работах вообще. Их много, они разнообразны, на каждую находится желающий. (Как писал Мелвилл: много на свете китов, но много и китобоев.) Некоторыми живут и кормятся поколения и поколения людей. Обычно это традиционные работы, связанные с повседневной жизнью. К примеру, работа врача, учителя, проститутки, священника, строителя. Как видите, не так уж много профессий добавило время к этому перечню. Я не упомянул земледельцев и скотоводов, но это не профессии, это образ жизни.

Я вот наладчик, этим и интересен. У меня редкая и необычная работа, но она практически незаметна. Ну, наладил ты сложный станок или ракету — и что? Кому это важно, кто узнает об этом, кроме специалистов? Мы чуть ли не бойцы невидимого фронта, но в отличие от рыцарей плаща и кинжала излишняя скромность нам не нужна, она даже вредит. Настоящий наладчик носит в своем рабочем портфеле маршальский жезл и лавры барона Мюнхгаузена! Эта работа не позволяет ни засидеться, ни закиснуть. Где только я не бывал, чего только не повидал, чем только не занимался!

Она и привела меня на коксовую батарею — полукилометровый блок узких вертикальных печей, штук четыреста в блоке. В каждую загружают 24 тонны угля, и через 16 часов получают 16 тонн кокса. Куда девается остальное, догадайтесь сами. Раскаленный кокс выталкивается в специальный вагон (не в наш, в другой), тот загоняют в градирню и заливают водопадами воды. Это мокрое коксотушение, при котором высоко в небо вздымаются тугие, белоснежные облака пара, очень красивые издалека.

В нашем краю привыкли к таким красотам. Но это не водяной пар. Эти красивые облака — из кислотных аэрозолей, они все отравляют. Вокруг Донецка и в нем самом таких заводов не один и не два, есть даже крупнейший в Европе. На сухое тушение инертным газом либо углекислотой, как это давно делается везде, нет средств. Их не было при коммунистах, нет и сейчас. В будущее я заглядывать не хочу: у применяющих мокрое коксотушение его нет.

Так вот, уголь в печи надо загрузить. По 24 тонны в каждую из четырехсот — и чаще, чем раз в сутки. На ЯКХЗ стоят три такие батареи, и если вы в ладах с математикой, то можете подсчитать, сколько эшелонов угля съедает завод. В эшелоне до сорока вагонов, в каждом из них пятьдесят тонн угля. Теперь вы понимаете, для чего нужны наши шахты?

Над батареями высятся угольные бункеры, из них заправляют вагоны, те снуют по рельсам и высыпают уголь в люки печей. Вот такой югославский вагон мы и монтировали. Пульт управления можно было компоновать по-разному — эргономика! Этим и кондиционером вагон выгодно отличался от дубовых советских конструкций. И я решил выяснить у машиниста, как же ему будет удобнее работать. Да и вообще, монтировать серьезные машины только по чертежам и схемам рискованно, мало ли что.

Помню, на одном из заводов, в одном из цехов вентиляция не действовала еще со времен царя Гороха. Скорее всего, она и при нем не действовала — судя по толщине слоя пыли! Мы восстановили все цепи и допустили лишь одну, но непростительную ошибку — включили без предупреждения. Эффект был потрясающий — наступил конец света! Человек сто вылетели из цеха в мгновение ока черные и по-черному матерясь!

Мои ли монтажники перепутали фазы, или у цеховых электриков был непорядок с их чередованием, но вентиляция заработала в обратную сторону. Все вековые отложения вдуло внутрь. Ад кромешный! Я вышел последним, задыхаясь, спотыкаясь и чуть живой. Когда мы сфазировали питание, никто не хотел присутствовать при повторном пуске. Ну и зря! Никогда еще в цехе не было так свежо и чисто. Что вы там вспоминаете? Авгиевы конюшни? Что ж, думаю, приблизительно так оно и выглядело.

Но пора нам перейти к работе машиниста вагона, его называют еще оператором. Та еще работа! Собственно говоря, мой рассказ висит на ней, как на гвозде.

Я снова карабкался на верхотуру. В кабине стоял огромный мужик в одних семейных ситцевых трусах, съехавших с потного пуза, в резиновых галошах — и со шваброй наперевес. Смахнув пот с чумазого лица, он взмахнул ею, как Посейдон трезубцем, и проорал что-то плохо слышное в шуме механизмов. Вагон зазвенел, тронулся с места, и началось!

Такого потока, такого фейерверка движений и действий — да еще в таком темпе — я никогда не видел. Трудно подобрать аналогии. Ближе всего, конечно, боевой танец зулусов, а из классики разве что балет “Спартак” или половецкие пляски — в сольном варианте. Эдакий монобалет! Приняв уголь (знаете, как пылят его тонны, высыпаемые вам на голову?), надо подъехать к нужной печи, снять люк и высыпать в огнедышащее жерло. Люк из кабины не виден, поэтому на вагоне приваривают стрелку, а к рельсам — метку, их надо совместить. Закрываем люк, на загрузку — и к следующей печи. Не помню, сколько их входило в зону обслуживания, но оператор все время спешил.

И оказалось, что без швабры и галош — никуда. Вот надо вам нажать кнопку и перебросить рычаг, но кнопка в одном углу кабины, а рычаг в другом. О чем конструктор думал? Вот и танцуй: скользящий шаг в центр кабины, рука давит кнопку, балетный разворот, выпад шваброй — и точное попадание в рычаг!

Галоши не давали скользить по металлу пола, к тому же любая иная обувь недолго выдерживала его высокую температуру. И, боже мой, какая точность, какой темп — и в каких жутких условиях! Каждое движение оператора плавно перетекало в следующее, все отработано до автоматизма. И так шесть часов подряд! Без перерывов, перекуров и посещений туалета — шесть часов половецких плясок при температуре свыше пятидесяти градусов не оставляют в организме лишней воды. Поэтому и ничего из одежды, кроме трусов. В поте лица будете зарабатывать хлеб свой насущный — сказал Господь, и он знал, что говорил.

Вскоре закружилась голова от жары и угарного газа, зарябило в глазах от метаний оператора и зазвенело в ушах от его крика. Он старался — иногда это получалось — перекрикивать шум механизмов и высказывать все, что он о них думает. Во многом его мнение совпадало с терминами энергетика цеха.

Не могу припомнить, доработал ли я до конца смены… Вряд ли. И все же старался скомпоновать органы управления поудобнее, для чего пришлось еще не раз забираться наверх, в эту угольную, с языками пламени инфернальную феерию. Но век вагонов краток. Кто будет монтировать следующий? Будет ли он таким же филантропом, как я? Что ж, я сделал все, что мог.

Если вам покажется, что лучшей профессии, чем машинист углезагрузочного вагона не бывает, значит вы не видели барелетчика, этого Ланселота в черной промасленной робе и кирзовых сапогах. Изо дня в день стоит он с копьем наперевес рядом с открытыми пастями печей, весь в языках огня и клубах дыма. Одинокий рыцарь против множества драконов! Дым струится вверх, угарный газ вниз — и уносят они с собой всю таблицу Менделеева. Барелетчик длинным ломом зачищает кромки печей от нагара. В просторечии его зовут долбое…м, а чуть деликатнее — дятлом. Н-да…

Понятно, что не всем дано быть астрофизиками или, допустим, ловить сачком чешуекрылых. Жизнь такова, какова она есть, но даже в нашем рабочем краю не хватало желающих изо дня в день махать тяжеленным ломом возле огнедышащих печей. Приходилось привлекать осужденных, и до четверти, а то и более рабочих отбывали здесь “химию”, так это называлось.

Бывал я и на других заводах. В Макеевке, помню, ставил американский вискозиметр, и мне мешал яркий свет из окна. Я и спрашиваю у девчат, почему не повесят хоть плохонькие шторы? Оказывается, пробовали. Бесполезно! Вскоре те просто осыпались — пылью. Журналы работ года через два читать уже невозможно, бумага расползается в руках. А ведь завод расположен в центре города... Что делать, от них в наших палестинах никуда не денешься.

На доменщиков и сталеваров во времена гегемонии рабочего класса все насмотрелись по телевизору. Да, это тяжелые работы, символ металлургии. Но есть и другие. Моему отцу, к примеру, замечательному теплотехнику, мастеру термических печей листового цеха, часто приходилось забираться внутрь только что погашенной печи. Стенки едва переставали светиться, но ждать, пока они остынут, никак нельзя было — стране нужен металл!

Или вот в старых сортовых цехах не хватало места вытянуть все обжимные клети в линию и одну половину ставили параллельно первой — в обратную сторону. А чтобы повернуть прокат, нужны вальцовщики, жилистые мужики с огромными клещами в волосатых руках — выхватывать из валков раскаленный пруток, разворачивать его и втыкать во вторую линию. В отличие от машиниста углезагрузочного вагона они плотно одеты. Голым тут, в горячем цеху, несмотря на жару, не поработаешь — не дай Бог коснуться металла обнаженной кожей! Они похожи на укротителей огненных змей, но всю жизнь, пока есть здоровье, укрощать их — не приведи Господь! Факирам легче. Их змеи и не такие длинные, и не такие раскаленные, и не такие тяжелые.

Есть и другие работы на заводах, и все же на каждую находится желающий. Помните, Мелвилл писал, как неопытный капитан Деррик гнался за китом, которого невозможно было догнать, и философски заключал: “Да, много на свете китов, но много и Дерриков”. Он хотел сказать, что хотя и много на свете китобоев, но некоторым из них вообще не стоит выходить в море.

Укротителям хищников, а также учителям младших классов также нелегко приходится, а старших — и подавно. Но недостатка в смельчаках не ощущается. А с другой стороны, предложите тому же вальцовщику работу на природе, на свежем воздухе, например, день за днем махать тяпкой на бесконечном колхозном поле, окучивая картофель, — он в ответ покрутит пальцем у виска, сам, мол, окучивай! И с радостью вернется на свою каторгу. Многие — да что там, подавляющее большинство! — согласны изо дня в день, из года в год, всю свою жизнь выполнять однообразную, монотонную работу, и это кажется мне самым невероятным. Им это даже нравится! Что ж, каждый выбирает кита по силам, мало желающих гоняться за Моби Диком.

Но я отвлекся. Конечно, коксохимы — это не только кокс. Это еще и тонкая, сложная химия, и редкоземельные элементы, и благородные газы. Вам никогда не предлагали купить несколько килограммов гафния? Нет? Вы даже не знаете, что это такое? Ну и слава Богу. Значит, вы не строите у себя в огороде атомный реактор. Из угля надо извлекать метан, делать моторное топливо, полимеры, лекарства, а кокс при этом вообще может оказаться побочным продуктом. Но вряд ли мы до этого доживем — с нашими заводами.

Поэтому не торопитесь с экскурсией на коксохим и не спешите восхищаться прекрасным видом белоснежных облаков, величаво плывущих над степными просторами и городскими кварталами. Не стоит.

Юрий КИРПИЧЕВ