Алена Долецкая: Скрывать первую леди — признак неуверенности

На протяжении двенадцати лет она была бессменным редактором VOGUE Russia, ее называли иконой стиля далеко за пределами России, она была желанна на всех показах, ею восхищались и прочили еще большие высоты в Conde Nast. Но не сложилось. В сентябре 2010-го Алена Долецкая покинула свой пост, оставив фанатам и врагам обсуждать туманные обстоятельства своего ухода.

Теперь Алена Долецкая предпочитает говорить не только о моде. Ее интересует все, что она так долго не могла комментировать. И оказалось, что мода и власть, фешн-индустря и политика во многом схожи. В одном из своих интервью госпожа Долецкая сокрушалась, что на постсоветском пространстве нет человека подобного Пьеру Берже (один из основателей дома моды Yves Saint Laurent Couture), способного вместе с другими “найти в себе силы соединиться, отфильтровать тех, кто, с моей точки зрения, не имеет права показываться на Неделях Моды”.

Такого человека не хватает и на политическом подиуме. Некомпетентность, неорганизованность и необразованность — в такой же мере проблема в модной индустрии, как и в политической жизни страны. Вместе с Аленой Долецкой мы пытались выявить эти параллели. Мы встретились в Киеве, куда госпожа Долецкая приехала по приглашению телеведущей Дарьи Шаповаловой.

На протяжении часа беседы она часто вспоминала о своем детстве, страстно рассказывала о своем отце и, не стесняясь, признавалась в своих слабостях. Оказалось, что Алена Долецкая, о которой еще совсем недавно говорили, что она в short-list преемников главного редактора американского VOGUE — Анны Винтур, глубоко в душе испытывает неподдельную ностальгию по имперскому прошлому своей большой родины, которой все-таки считает СССР.

Украина — это часть моей Родины

- Вы только что раздавали автографы... Скажите, вам по-человечески все еще льстит, что эти дети смотрят на вас как на икону стиля?

- Я даже не знаю. Тут вот одна девочка была — прямо слёзы стояли в глазах. Я даже думала: “Может, её прижать к груди надо?..”. Я их не забуду никогда. Хотя вот у меня самой такого нет ни перед кем. Даже перед теми, о встрече с которыми я мечтала годами...

- А такие еще остались?

- Конечно. Например, Де Ниро. Кумир детства. Мы виделись когда-то. И я ловила себя прямо в воздухе. А недавно были фантастические встречи с Клуни...

- Тогда мне не очень понятно, что вы делаете в Киеве. Видите ли, существует такой стереотип, что если какая-то знаменитость приезжает из Москвы в Киев, значит, в Москве у него уже всё очень плохо.

- Серьёзно? Нет, правда? Или...а, да это ты провокациями занимаешься?!

- Да, нет! Я спрашиваю, всего лишь вопрос.

- Нет, это провокация. Ладно! Но я вам скажу: я даже боюсь вспомнить, сколько раз у меня был куплен билет на Киев. Но я никак не могла вырваться, у меня с понедельника highway с моим новым проектом. Не спрашивайте, что это за проект, подробностей я не расскажу. Это медийный проект, связанный с модой и не только.

- Хорошо, а если серьезно: на вашей карте мира Киев вообще существует?

- Я скажу честно. Во-первых, у меня очень много друзей, которые либо сами из Киева, либо работали в Киеве и вернулись, либо продолжают работать в Киеве. И я вам вот что еще скажу: в Киев я рвалась с того момента, когда Алексей Роднянский приехал делать “СТС”. Можете представить, сколько это было лет назад?

- Да, давно это было.

- Вот-вот. И мы, кстати, очень занятно познакомились. Встретились с друзьями, и вдруг я поняла, что мы последние минут 20 обсуждаем “American Vanity Fair” и не можем остановиться. Я была совершенно потрясена. Потому что Роднянский, который сделал хороший и успешный телеканал, для меня оказался больше, чем “телеканал”. Понимаете? Очень интересный собеседник! И дальше пошло: поехали друзья сюда работать, возвращались, уезжали.... И поэтому Киев на карте моего интереса висит очень реально.

- Давайте быть откровенными. В Киеве большая нехватка людей, в принципе малоразвитая индустрия, в т.ч. моды, кино, культуры и всего остального. Что может в этом городе привлечь человека, который вообще всю свою жизнь посвятил высокоиндустриальной сфере, который видел и понимает большой мир?

- Я вам скажу по-честному: это очень не комплиментарно по отношению к своему возрасту, но я до сих пор считаю, что Украина — это часть моей Родины.

- Это почему же?

- Потому что я родилась в большой стране, в которой Украина была частью моей Родины. Меня папа в пять лет брал за руку, привозил сюда как в часть моей страны!

- Постойте! Я правильно понимаю, что человек, который до недавнего времени возглавлял журнал, олицетворяющий вообще стиль жизни западного мира, испытывает ностальгию по “совку”?

- Да. И я не считаю, что это “совковое” мышление. Вот совсем честно. Если говорить ещё более некомплиментарно по отношению к самой себе, то, возможно, это какое-то имперское сознание. Мне нравилось, когда мы были большие. Очень. Мы, все.

Кроме того, во мне восемь кровей. И вообще-то, во мне русской крови мало. Во мне есть миллион всего, поэтому мне как-то было близко это ощущение “разностей”.

“Куда мы едим этим летом?” — “Поехали в Крым”. — “А сейчас?” — “А поехали в Гуарани”. Понимаете? И, конечно, да, есть ностальгия по этой невероятной доброжелательности и взаимоприятию людей, родной язык которых был разный. И для меня было каким-то удивительным удовольствием приехать, к примеру, в Грузию.

А там все они вынуждены были вдруг прервать своё застолье и из уважения к моему отцу — гуру, гению, великому, спасшему пол-Грузии своими хирургическими подвигами, — переключаться на русский и говорить с этим акцентом, от которого я просто таяла совершенно.

А дома, например, если вернуться в Москву, в этой родительской квартире проходили толпы учеников и аспирантов моего отца. Отовсюду: из Украины, из Армении, из Грузии, из Узбекистана. И мне казалось, что все это — вау! Хотя, вот, например, Америка: тоже огромная страна. Ну и чего? Вот он приехал в Техас и опять на своём английском. А тут разности менталитета, эта чурчхела с грецкими орехами, которая всегда приезжала на мой день рождения, потому, что один из папиных учеников меня очень любил...

- ..то есть, вы все же очень ностальгируете по тем временам. А вообще, скажите, для Алёны Долецкой, человека до мозга костей вовлеченого в индустрию моды, для вас вообще принципиально, что происходит в политике, в обществе, как обстоят дела со свободами и так далее?

- Скажу сразу: для Алёны Долецкой это важно. Я не могу жить, не понимая или не желая понять, что происходит в политике. Другой вопрос, что все 13 лет, пока я руководила журналом Vogue, я старалась работать в максимальной отдалённости от этих процессов, я работала вне политики. Это не говорит о том, что Алёна Долецкая не приходила домой, не включала телевизор и 8 часов не рыдала до истерики, глядя на Беслан.

Но это дом и моя личность, а это — моя работа, где в частности, в глянцевом журнале — я должна соблюдать рамки того, о чём говорит этот журнал.

Я не думаю, что сегодняшняя Россия сегодня заказывает музыку

- Продолжая тему “имперского”. В своё время, Анатолий Чубайс сказал, что возврат к старому Советскому Союзу не нужен, что на самом деле достаточно построить т.н. либеральную империю, во главе которой очевидно будет Россия. А вот теперь давайте к моде и стилю: Россия является ли центром такой империи стиля, вкуса и моды для стран бывшего Советского Союза? Она задет тон?

- Очень хороший вопрос. И вот сейчас уже знаю, что сказать, но думаю о политических последствиях своей судьбы в данный момент. Ладно. Я сказала бы, что апокрифичная мода пришла в Россию и в бывший Советский Союз очень поздно. Мы детишки, по сравнению со старой Европой и даже с Америкой. Детишки в том смысле, что индустрии как таковой нет, она только-только начинается. И центра здесь настоящего пока тоже нет.

Я не думаю, что сегодняшняя Россия, как вы сказывали, заказывает музыку или оказывает мощнейшее влияние на всё то, что происходит в республиках бывшего Советского Союза. Объясню почему. Да, условно говоря, Москве повезло! Москва сосредотачивает 80 капитала всей Российской Федерации. Там больше денег, там все быстрее, быстрее потребление, острее восприятие ко всему новому, модному и так далее.

И все же, поверьте мне: ту толпу, которую я вижу сейчас здесь, во-первых, не интересует, что происходит в Москве, а во-вторых, она очень похожа на ту толпу, которую я видела вчера на показе Нины Тонис на “Стрелке”! И, вполне возможно, что в определённой крошечной редактуре она могла бы оказаться в лондонском пабе, в какой-нибудь французской brasserie...

- Получается, это не вопрос денег и темпа?

- Правильно! Это вопрос некоей антенны на то, что являет собой мода и что являет собой стиль... И это вопрос того, как и кто может объединить ту молодую энергию, которая будет и воспринимать, и порождать моду и стиль. Свой стиль.

- А тогда объясните мне такой парадокс. Сейчас в России есть такое неистовое стремление самоидентификации: как народа, как страны. И нам отсюда видно, как все аспекты жизни — музыка, кино — подвергаются огромному влиянию для создания патриотического продукта. Почему это не коснулось моды? Почему в эту сферу никто не вкладывает идеологических денег?

- Ну, во-первых, между нами говоря, это уже началось. Просто пока это незаметно. А если говорить в целом, вот, что происходит.

Государство и политики, к моему абсолютному изумлению, не понимают значения ни модной индустрии, ни вопросы стиля. Я вспоминаю цитату Татьяны Александровны Правдиной-Гердт, супруги Зиновия Гердта, которая когда-то сказала мне: “Алёночка, страна, в которой нет стиля, никогда не победит”. И знаете, жаль, что это высказывание не внесено в Конституции наших стран. Мне кажется, что это удивительно тонко и остроумно.

- А в целом хочет ли Россия вообще сказать в этой индустрии свое слово или она так и остается продуктом чужого влияния?

- Понимаете, в России модная индустрия пришла каких-то 10-15, от силы 20 лет назад. Я говорю про модную индустрию. Я не говорю про то, что в 19-м веке женщины не могли выйти в свет, пока ночным поездом не привезут шляпку. Эти знали, как фасонить.

Но прошло время, много пожгли, много попортили, мы вошли в другую эпоху. И пока мы в неё входили, выросла модная индустрия на Западе. И это всё требовало развития мышцы. В том числе и мышцы модной журналистики. На Западе есть очень профессиональные, очень сильные модные критики. Есть остроумные жёсткие блоггеры, которые на всё плюют и сильно критикуют. Есть те, которые хотят подлизаться к бренду и будут заливать им карамель и так далее. У нас же пока люди только начинают складывать слова.

Но, опять-таки, по всей вероятности, наши правительства и государства решают какие-то более насущные вопросы: нефтетрубы, ГОКи и прочие комбинаты, которые настолько крупны, с точки зрения завоевания и экономической и политической власти, что им не до стиля.

- А вы не допускаете, что они вообще-то не понимают в этом ничего? И что в принципе те, кто сейчас управляют процессами, ментально для нас с вами уже умерли?

- Ну, нет. Я оптимист. Мне всё время кажется, что там сейчас появится какой-нибудь человек, и вдруг они, оттуда позовут вас или меня. А мы придём и скажем: “Деньги!”.

Посмотрите, например, что творится в Бразилии. Феноменальная история! Те инвестиции, которые делает бразильское государство в бразильскую неделю моды, и в бразильскую моду в принципе, несоразмерны ни с чем. Они делают всё от себя зависящее, чтобы привезти международного дизайнера, чтобы помочь своим дизайнерам развиваться, показываться. Вот это феномен!

А наши? Может быть, застряли? С другой стороны, смотрите: вот мы говорим с вами, застряли. А ведь все знают и видят, что наши политики-руководители стали очень элегантными.

- А это их заслуга или все-таки это им навязано извне?..

- Им сказали — они привыкли. А привычка свыше нам дана. Взамен на счастье!

Я думаю, что премьер-министр не должен откровенно носить Louis Vuitton

- Я знаю, что вы сотрудничали с супругами известных людей, в частности первыми леди Азербайджана и Грузии. Но почему вам так и не удалось поработать с супругой Владимира Путина ил Дмитрия Медведева? Или с чем, например, связно то, что украинская первая леди вообще не выходит на люди?

- Вы знаете, я старалась! Я очень работала в этом направлении: чтобы и наши первые леди стали такими же. Я вам могу сказать, что мой материал про Мехрибан Алиеву был одним из самых, если хотите, медоточивых, которые я когда-либо делала. Она выдержала все съемки и была образцом того, как может и должна себя вести первая леди. И, в общем, благодаря её подвижности, мне удалось чуть-чуть повернуть её в сторону Джеки Онассис.

И я вам честно скажу: я предполагала, что когда, кто-то, каким-то образом донесёт материал о Мехрибан другим персонажам и лёд тронется! Я старалась, я работала в этом направлении, поверьте. Но натолкнулась на определённую форму сопротивления. И очень жаль, потому что первая леди для любой страны — это в первую очередь, как вам сказать, — это паспорт.

- Паспорт?

- Да, паспорт! Анфас страны.

- И все же, с чем это связана эта скрытность? Это комплексы, страхи, неверие в себя?

- Во многом вы правы, что это скорее наследие какой-то insecurity, неуверенности, самонеуверенности. Но кроме этого, длительное и косвенное представления о том, что мода и стиль — это очень несерьёзно, это что-то мещанское. Ну, как это: мы же тут страной рулим, а тут непонятно что. И если мы вспомним многих жён членов ЦК КПСС, то действительно, это женщины, которые находились в тени.

Хотя, например, в случае с Наиной Иосифовной Ельциной это было абсолютно неоправданно. Я восхищаюсь этой женщиной, которая совершенно не модель, и не Джеки О., но её феноменальный ум, женственность, настоящая русская женственность, её удивительная цельность делают ее несравнимой. Слава Богу, она сейчас стала появляться на публике. Но очень жаль, что немногие берут с неё пример.

- Раз уж такой разговор, читатели не поймут, если мы не вспомним о Юле Тимошенко. Как вы думаете: ее образ, любовь к дорогим брендам — это нечто навязанное ей стилистами, желание быть похожим на что-то или все-таки внутреннее стремление?

— Я вам скажу искренне, я сама задавала себе этот вопрос: занимается ли Юля сама своим что называется look или ей кто-то это придумал. Если придумал, то придумал классно. Без вопросов. Все-таки, согласитесь: надо было набраться смелости, чтобы сделать эту косу вокруг головы. Ведь позже это ее во многом её подставляло, появлялось море юмористических соображений по поводу этой прекрасной косы вокруг головы. Но понимаете, какая вещь, всё-таки это стиль! Он вам может не нравиться, он может вызывать критику, но это смело и красиво.

Хотя, лично я считаю — это моё личное мнение, — что всё-таки премьер-министр не должен публично ходить на показы мод или быть откровенным носителем остромодных вещей. Особенно в России, Украине. Вот она пошла в Louis Vuitton, вот ее увидели в Yves saint Laurent.... Мне это казалось чуть-чуть too much.

И все же: я делаю этому комплимент, потому что это её выделяет, это её отличает. И всегда очевидно, что она выглядит в этом очень комфортно. А это, поверьте, дорогого стоит. И это продолжение её самой, нравится нам это или не нравится...

- А вам не кажется, что это стремление к брендам немного искажает самое понятие “стиль”. Ведь в конечном итоге для многих, кто видит перед собой такие примеры определяющим становятся бренды, а не само ощущение стиля. Условно говоря, я иду по Лондону или Нью-Йорку, вижу стильно и красиво одетую молодежь, но на них нет этих пестрящих лейблов и брендов...

— Поэтому я так пламенно и страстно сейчас говорила о стиле. Мода и стиль очень часто не пересекаются. И уж тем более не очень часто пересекается стиль с забрендованной модой. И тут все очень просто. Стиль — это, прежде всего, продолжение человека, его собственной индивидуальности. И не важно, стоит ли он на высоких каблуках, без каблуков или вообще босиком. А мода — это другая область деятельности, это, если хотите, больше все-таки индустрия.

И если уж говорить о нас, я верю, что меняется к лучшем. Я у себя на стреле уже сейчас вижу поколение 20+, которому совсем не нужна Dolce & Gabbana. И скорее всего, им не так уже и хочется перекинуть через плечо сумку Louis Vuitton. Потому что они хотят быть “Я”: “А я нашла”, “А у меня”..., а не “Пошла эта сумка Louis Vuitton”.

И это разделение очень важно! Да, всё чуть-чуть застревает, чуть-чуть медленно. Но поверьте мне: стилевая свобода уже началась. Она не может молниеносно докатиться до вашей Верховной рады или до нашего Кремля. Это не может произойти молниеносно. Настоящее бурление всё равно начинается с молодёжи. И я вместе с вами, видя этих людей, искренне верю, что мы к этому придем. 

Мустафа НАЙЕМ